Тростниковые волки

– А что? Если надо переночевать – пожалуйста! Но ни на какие вопросы отвечать не хочет. Никого тут не было, никого не видела, помочь ничем не может. Я ещё несколько кругов здесь намотала, осмотрела этот замок. Судя по всему, когда-то красивая была громадина. А сейчас – типичная советская больница. В общем, ничего интересного я не увидела и не услышала. А потом стала наблюдать за психами. И тут я обратила внимание, что один всё рвался выйти за территорию, чем-то его эта яма привлекала, возле бастиона. Ну я туда и полезла. И увидела эту… кисть торчащую… я сразу начала тебе трезвонить, а ты – вне зоны.

Я посмотрел на часы.

– Кастелянша до которого работает?

Верба пожала плечами:

– Не знаю… но, если я правильно поняла, она прямо тут и живёт, в замке. Сигарету хочешь? – Верба протянула мне распечатанную пачку.

– Я лучше напьюсь, когда мы закончим, – сказал я. – И… Верба…

– Что?

– На всякий случай… если ты не поняла… то, что мы видели, – это тайна. Об этом нельзя никому рассказывать.

– Два раза можешь не повторять, – грустно сказала Верба, – знаешь, мне как-то прислали один роман для публикации… я уже плохо помню, о чём он был, но очень хорошо запомнила название. Мне кажется, оно идеально подошло бы для нашей ситуации.

– Что за название?

– «Место для тампакса».

– Да, – кивнул я, – ты права. Точнее не скажешь. Это место для тампакса.

Я громко постучал в огромную дубовую дверь. Подождал несколько секунд. Тишина по-прежнему нарушалась только лаем собак, изнутри здания не доносилось ни звука. Я постучал ещё раз, более настойчиво. Через какое-то время внутри здания что-то загромыхало, потом раздалось то ли шарканье, то ли тихая ругань, а скорее всего, и то и другое. Пришлось подождать почти минуту, пока дверь наконец распахнулась. Нас залило светом стоваттной лампочки без абажура, висевшей под потолком.

Перепуганной медсестре я сразу объявил, что не собираюсь ничего выслушивать и хочу немедленно видеть кастеляншу.

Она оставила нас в предбаннике и быстро зашаркала куда-то по коридорам. Дав ей отойти на десять метров, до ближайшего поворота коридора, я тихо пошёл за ней, время от времени оглядываясь, чтобы проверить, не отстала ли Верба. Медсестра повернула в третий раз и остановилась перед одной из дверей, однообразно окрашенных белой эмалью. Она приблизилась к двери практически вплотную, насколько мне было видно из-за поворота коридора, и поскреблась в неё, – до этого момента я был уверен, что люди скребутся в двери только в романах Дарьи Донцовой и никогда в реальной жизни. Из-за двери раздался приглушённый шёпот, и медсестра что-то отвечала таким же шёпотом. Затем в замке двери провернулся ключ, и дверь приоткрылась на несколько сантиметров.

Я быстро, в три шага, подошёл к двери, проигнорировав перепуганный взгляд медсестры.

– Вы – кастелянша клиники? – грозно спросил я.

Кастелянша растерянно кивнула. Это была обычная женщина сорока пяти или, может быть, пятидесяти лет с совершенно непримечательной внешностью, если не считать огромной бородавки на правой щеке. Я аккуратно, но уверенно взял её за плечо:

– Вернитесь в комнату.

Она оступила на шаг назад, мы с Вербой зашли вслед за ней, после чего закрыли дверь прямо перед носом у медсестры. Типичная общаговская комнатушка, напомнившая мне комнаты общежития времён моего студенчества. Разве что электрочайник в углу настаивал на том, что времена с тех пор хоть немного, да изменились. Я стал нетерпеливо прохаживаться по комнате, степенно проговаривая заранее заготовленную речь:

– Меня зовут Маркиян Алексеевич. Я представляю национальное управление охраны памятников межгосударственного наследия. – Я сунул ей в лицо какую-то очередную ксиву, уверенный, что она не бросит на неё даже беглого взгляда. – И у меня к вам очень… очень много вопросов! Вы хотя бы приблизительно представляете себе, во что вы ввязались?.. – Я продолжал говорить, стараясь не упускать из виду её лицо. Оно всё больше и больше погружалось в бездну паники. Только бородавка на ее щеке жила своей, совершенно обособленной от остального организма жизнью. Эта бородавка двигалась, когда всё остальное лицо замирало, и оставалась неподвижной, когда каждая мышца лица находилась в движении. Она была возбуждена, когда остальное лицо было спокойно, и по мере того, как я говорил и кастеляншей всё больше и больше овладевал ужас, бородавка всё более и более явственней старалась показать мне, что ей плевать на мои детсадовские угрозы и я могу идти сами-знаете-куда.

Когда я уж было решил, что вся моя затея с устрашением кастелянши провалится, кастелянша вдруг заговорила. И не просто заговорила, а затараторила со скоростью пулемёта, и, учитывая её характерный волынский говор, мне пришлось изрядно напрячься, чтобы не упустить из виду что-либо важное.