Троцкий

Осенью 1927 года Троцкий был чрезвычайно активен. Почти ежедневно он встречался с руководителями групп сторонников у себя на квартире, ездил в Ленинград, выступал в институтах, писал многочисленные заявления в ЦК, принимал иностранных корреспондентов, ругался по телефону с редакторами газет и журналов, дружно отказывавших ему в публикациях. Он чувствовал: шансов остаться на политической сцене все меньше и меньше. Его уже оттеснили от рампы. Троцкий понимал, что если не удастся устоять, то политическим разгромом дело не кончится. Он имел возможность не раз горько пожалеть, что в 1923 и 1924 годах, когда шансы еще были, он легкомысленно сдавал «территорию» влияния без боя: часто брал отпуска, уезжал на недельные охоты, лечился на Кавказе, а затем ездил на целый месяц для консультаций к врачам в Берлин, летом 1927 года собирался отдыхать и лечиться в Париже… Правда, врач Ф. А. Гетье – по своей ли воле, либо по подсказке – отговорил супругов от планов поездки во Францию:

«Глубокоуважаемая и дорогая Наталья Ивановна!

Ваши планы относительно поездки в окрестности Парижа для лечения малярии, откровенно скажу, мне не по душе. Не по душе, во-первых, потому, что не знаю, насколько здорова местность, в которой Вы будете жить, во-вторых, в какие врачебные руки Вы попадете. Льва Давидовича видел вчера (3 мая). Он выглядит довольно хорошо, гораздо свежее и бодрее, чем до поездки…

Преданный Вам Ф. Гетье»{798}

.

Настаивала на этот раз на поездке Наталья Ивановна: с Парижем у нее многое связано – студенческая молодость, первые революционные «уроки», знакомство с будущим мужем, совместная жизнь с Львом Давидовичем во время Первой мировой войны. Она чувствовала, что события развиваются таким образом, что, может быть, вслед за Смилгой, Сафаровым, Бровером и другими придется последовать в долгую ссылку. Предчувствие ее не обманывало…

Сам Троцкий вспоминал позже об этой осени 1927 года: «В разных концах Москвы и Ленинграда происходили тайные собрания рабочих, работниц, студентов, собиравшихся в числе от 20 до 100 и 200 человек для того, чтобы выслушать одного из представителей оппозиции. В течение дня я посещал два-три, иногда четыре таких собрания. Они происходили обычно на рабочих квартирах. Две маленькие комнаты бывали битком набиты, оратор стоял в дверях посредине. Иногда все сидели на полу, чаще, за недостатком места, приходилось беседовать стоя. Представители контрольной комиссии являлись нередко на такого рода собрания с требованием разойтись. Им предлагали принять участие в прениях. Если они нарушали порядок, их выставляли за дверь. В общем на этих собраниях в Москве и Ленинграде перебывало до 20 000 человек»{799}.

В октябре в Ленинграде проходила сессия исполкома Ленсовета. В ее честь состоялась многолюдная демонстрация. Троцкий с Зиновьевым, стоящие у центральной трибуны, вызывали повышенное внимание к себе. Многие проходящие демонстранты тепло их приветствовали. Простые граждане по-прежнему видели в Троцком не лидера оппозиционеров, а героя Гражданской войны, создателя Красной армии. Но радости такой оборот событий у Троцкого не вызвал. Он понимал, что аплодисменты и приветственные выкрики в его адрес были адресованы его прошлому. В настоящем шансы оппозиции продолжали стремительно убывать.

В конце октября Троцкий был приглашен еще на один, последний для него объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Больше ему, одному из соратников Ленина, бывшему члену Политбюро, герою Гражданской войны, не бывать в «большевистском штабе». Троцкий не питал иллюзий об исходе обсуждения его оппозиционной деятельности.

Заседание проходило исключительно бурно. Когда дали слово Троцкому, то после первых же его фраз начались выкрики, шум, послышались оскорбления. Речь Троцкого была страстной, но сумбурной. Поправляя пенсне, полувыставив руку вперед, Троцкий торопливо читал текст, почти не глядя в зал. Рукой он закрывался не зря: к нему были обращены не только выкрики – «лжец», «болтун», «продался», «клевета», – участники Пленума бросали в него книги, чернильницы, стаканы, другие предметы. То была унизительная картина: партийный ареопаг распинал одного из своих вождей, осмелившегося пойти против течения. Через гул зала доносился торопливый, возбужденный, не похожий на обычный, голос Троцкого:

«Прежде… два слова о так называемом троцкизме. Каждый оппортунист пытается этим словом прикрыть свою наготу. Чтобы построить ”троцкизм“, фабрика фальсификаций работает полным ходом и в три смены… В нашей июльской декларации прошлого года (заявление оппозиционеров. – Д. В.) мы с полной точностью предсказали все этапы, через которые пройдет разрушение ленинского руководства партии и временная замена его сталинским. Я говорю о временной замене, ибо чем больше руководящая группа одерживает «побед», тем больше она слабеет».