Троцкий

Несколько раз, когда, по некоторым наблюдениям, «гарнизон» мог ожидать прямого нападения, Троцкий выезжал на две-три недели в отдаленные села, где для него тайно снимали крестьянский домик и он, замаскировавшись, под другой фамилией, проводил с двумя сопровождающими эти дни. Сохранилось немало писем Троцкого к Наталье Ивановне, написанных во время этих поездок. Письма жене очень личные, даже интимные, нежные. В них Троцкий почти никогда не касается политических или идеологических вопросов. Но вместе с тем их содержание свидетельствует о растущем одиночестве изгнанника, для которого единственным близким человеком в мире осталась жена.

В одном из таких писем Троцкий писал: «…читая твое письмо, я поплакал… Все, что ты говорила мне о нашем прошлом, правильно, и я сам сотни и сотни раз говорил это себе. Не чудовищно ли теперь

мучиться над тем, что и как было свыше 20 лет назад? Над деталями? И тем не менее какой-нибудь ничтожный вопрос встает передо мной с такой силой, как если бы от ответа на него зависела вся наша жизнь… И я бегу к бумаге – записать вопрос…»{1029}. Духовная пустыня после смерти последнего сына простерлась в душе изгнанника. Все в ней отзывалось болью и неизбывной печалью. Эфемерность своих нынешних усилий он, по-видимому, сознавал, но у него осталась в жизни лишь одна реальная цель – сохранить реноме революционера. Тогда для него история выделит нишу, которая не разрушится никогда.

Одиночество несчастных супругов скрасили их последние настоящие друзья – Альфред и Маргарита Росмеры. Они приехали в Койоакан в октябре 1939 года и прожили в угрюмом доме-крепости восемь месяцев. Но самое главное, они привезли наконец с собой внука Троцких – Севу. Радости супругов не было предела, хотя мальчик, которого судьба из России бросала в Турцию, Германию, Австрию, Швейцарию, Францию и вот – в Мексику, многого не понимал. Вокруг него в эти годы стремительно менялись лица новых и новых людей. Его почему-то прятали. Наставляли. Уговаривали. В одной школе он учился на немецком, в последнее время – на французском. После смерти Льва Седова с ним никто не разговаривал по-русски, и Сева говорил на родном языке, как иностранец, недавно начавший изучать чужой язык… Трагедия семьи Троцкого отпечаталась в чистом сознании ребенка как странный калейдоскоп имен, мест, соперничества многих людей за право на него. Мальчик, меченный роком судьбы Троцкого, скрасил последние месяцы одиночества мятежного изгнанника.

Иллюзии Интернационала

Еще живя на Принкипо, Троцкий, по мере того как начала таять надежда на возвращение в Москву, понял: нужна организация внутри коммунистического движения, которая могла бы противостоять Сталину и сталинизму. Он понимал, что будущая организация могла бы существовать лишь при наличии ясной программы, целей, путей борьбы с буржуазным строем, реформизмом и сталинскими извращениями. Троцкизм как политическое и идейное течение с самого начала поставил себя в крайне невыгодное положение: он пытался вести борьбу не только с капитализмом, буржуазными партиями и правительствами, но и со всеми теми, кто, по мнению Троцкого, изменил марксизму и ленинизму. А таковыми он считал все коммунистические и рабочие партии, входившие в III Интернационал и признававшие его программу.

Уже в начале 30-х годов в ряде стран Европы, Северной и Южной Америки возникли партии, группы, которые разделяли идеи «большевиков-ленинцев», солидарных со взглядами разгромленной «левой» оппозиции в ВКП(б). Троцкий вел с ними обширную переписку, к нему ехали представители этих групп и партий, он выслушивал, советовал, рекомендовал, убеждал, учил, информировал, вдохновлял своих сторонников. Но очень скоро убедился, что эти партии и группы были крайне малочисленны, по нескольку десятков человек, в лучшем случае – трех-четырех сотен. Правда, сам Троцкий в интервью, которое он дал мадам Титейн в марте 1937 года, так оценил количество своих сторонников в мире: «Трудно указать точную цифру, тем более что среди рабочего класса происходят постоянные перемещения: имеются наполовину сторонники, на четверть сторонники и т. д. Я думаю, что сегодня уже можно говорить о нескольких десятках тысяч сторонников»{1030}. Видимо, он серьезно преувеличивал.

Троцкого неприятно поражало, что внутри этих партий постоянно шли распри, расколы, вражда. Многие партии были явно сектантскими, левацкими формированиями, члены которых были исключены, изгнаны из коммунистических и рабочих партий. В рядах «большевиков-ленинцев» было немало провокаторов, агентов ОГПУ, лиц, которые примыкали к этим группировкам с целями, далекими от революционных.

Знакомство с рядом советских архивов позволяет сделать вывод, что о многих акциях, шагах, конференциях сторонников Троцкого ОГПУ-НКВД хорошо знал. Свидетельством тому – наличие копий и подлинников многих документов троцкистских организаций, а затем и Международного секретариата IV Интернационала. Донесений, подобных тому, что я приведу ниже, немало шло в то время в Москву.

«Совершенно секретно.