Троцкий. «Демон революции»

Московские процессы

Вглядываясь в мирные дали с заброшенного островка в Мраморном море, вслушиваясь в нескладный гул политических страстей, Троцкий рвался в эпицентр классовых схваток, надеясь, что он сможет там заявить о себе громче и увереннее. Все долгие четыре года проживания на Принкипо он не прекращал попыток получить разрешение выехать в одну из европейских столиц. С приходом Гитлера к власти Берлин однозначно отпал.

После изнурительной переписки и дипломатических проволочек Троцкий получил наконец разрешение перебраться во Францию – страну, с которой у него было так много связано.

Упаковывая вместе со своим секретарем голландцем Хеаном Ван Хейхеноортом, который останется с ним до последних дней его жизни, бесценные ящики с архивными документами, уцелевшими книгами, бесчисленными вырезками из советских и западных газет, Троцкий мог отметить, что его литературный багаж стал заметно весомее. Именно здесь он написал свои лучшие книги – «История русской революции» и «Моя жизнь», сотни статей, дал десятки интервью журналистам, в которых не уставал повторять: ленинизм не умер, идея мировой революции – не утопия, сталинизм – лишь трагический зигзаг в русской истории. В творческом, литературном отношении «турецкий» период изгнания оказался исключительно плодотворным. Изоляция от «шума городского», непосредственной политической деятельности аккумулировала энергию лидера «левой» оппозиции для создания теоретических, исторических и литературных произведений.

О своей работе на острове изгнанник писал: «На Принкипо хорошо работать с пером в руках, особенно осенью и зимою, когда остров совсем пустеет и в парке появляются вальдшнепы. Здесь нет не только театров, но и кинематографов. Езда на автомобилях запрещена. Много ли таких мест на свете? У нас в доме нет телефона. Ослиный крик успокоительно действует на нервы. Что Принкипо есть остров, этого нельзя забыть ни на минуту, ибо море под окном, и от моря нельзя скрыться ни в одной точке острова. В десяти метрах от каменного забора мы ловим рыбу, в пятидесяти метрах – омаров. Целыми неделями море спокойно, как озеро»{112}. Конечно, это изгнание, задворки Европы, но творить здесь было легко…

Троцкий еще не знает, что в оставшиеся годы уже не создаст ничего крупного, непреходящего, за исключением лишь небольшой книги «Преданная революция», о которой даже Виктор Серж, готовивший ее к печати, заметил: «Она громоздка, наспех написана, в ней мало литературы…»{113} В жертву политической злободневности приносилось все, и литературный талант в том числе. Грядущие «французский», «норвежский» и «мексиканский» этапы его странствий пройдут под знаком рождения его желанного детища – IV Интернационала. Он еще сумеет убедиться, сколь пестрой, разношерстной и малоперспективной окажется эта сектантская организация. Но лишь другие много позже убедятся, как она живуча [24] .

Живучесть троцкизма объясняется, на мой взгляд, не актуальностью идей, которые когда-то высказал певец мировой революции, а потребностью какого-то узкого круга лиц в любом обществе и в любое время исповедовать крайние взгляды. Иногда это правые (неофашисты, неосталинисты), порой – левые (троцкисты). Что касается троцкизма, то это не только специфическая форма самовыражения отдельных людей, но и преклонение перед легендарной личностью с трагической биографией, выражение традиционного мелкобуржуазного радикализма интеллигенции, студенчества, молодежи, части рабочих и крестьян. Несмотря на малочисленность троцкистских организаций, их влияние в некоторых странах заметно. Особенно это проявляется на выборах в парламенты.

…Троцкий старался уехать из Константинополя незамеченным. Во второй половине июля 1933 года на стареньком итальянском пароходе «Болгария» Троцкий вместе с Натальей Ивановной и двумя секретарями отплыл из Константинополя в Марсель. Он еще не знал, что его ждет во Франции, но надеялся, что появление на Западе лидера «левой» оппозиции активизирует ее сторонников.

Путешествие во Францию и первые месяцы пребывания там Наталья Ивановна описывает так: «На пароходе муж мой чувствовал себя нехорошо. Было очень жарко. Были сквозняки. Общее его недомогание закончилось люмбаго. Пригласили пароходного врача. Боли были мучительными. Больной не мог встать с постели… 24 июля утром пароход остановился, не доходя до Марселя. К нему подошла моторная лодка с двумя пассажирами: нашим сыном, Л. Седовым, и Р. Молинье…» Далее она отмечает, что, находясь во Франции, они остананавливались в разных местах: Ройане, Сен-Поле, на Пиринеях в Боньере, Барбизоне под Парижем. Наконец, пишет Седова, «в середине декабря 1933 года моему мужу удалось побывать с друзьями в Париже, где он провел день»{114}.