Троцкий. «Демон революции»

В рукописи, сохранившейся в Гуверовском институте, обнаружены главы, которые не вошли в книгу. Например, там есть глава «Соглашатели», посвященная в значительной мере попыткам Керенского использовать Краснова против большевиков в ноябре 1917 года. Затем, однако, Троцкий не вставил эту главу в книгу, а часть материала включил в другие разделы.

Троцкий, работая над «Историей русской революции» (почти через полтора десятка лет после ее победоносного свершения) и будучи одним из ее активных участников, выступал одновременно и как мемуарист, и как въедливый историк. Этот синтез, помноженный на литературное мастерство, позволил автору создать выдающееся произведение.

Позже, незадолго до своей гибели, Троцкий уже не мог писать так, как раньше. Московские процессы, где он, по сути, был главным обвиняемым, выбили его из колеи. Так, его книга «Преданная революция», представляющая синтез исторического и логического анализа советской действительности, написана много слабее его более ранних книг. В июне 1937 года Виктор Серж в письме Седову сообщал, что, редактируя «Преданную революцию», он встретился со многими трудностями: «Книга не написана, не составлена, а наспех сшита из разных материалов… масса почти дословных повторений и длиннот… Не надо убивать книгу громоздкостью…»{94} Но эту книгу Троцкий писал в Норвегии, когда над ним уже была занесена рука «карательных органов». На Принкипо творческая обстановка была неизмеримо благоприятнее.

Нужно сказать, что, хотя Троцкому не удалось избежать писательского эгоцентризма при освещении событий, «История» – глубокое и масштабное свидетельство колоссальной российской драмы. При всем эгоцентризме повествования, которое едва ли устранимо при описании пласта времени, где художник лично сам действовал, страдал, надеялся, «История» написана в основном в спокойном, сдержанном, исторически объективном стиле. Думаю, это далось Троцкому нелегко, ведь летопись революции создавалась им после сокрушительного поражения, которое он потерпел от Сталина.

Труд философски глубок, психологичен, крайне заострен полемически. Это вызвано тем, что в то время, когда он создавал свою «Историю», в Москве уже полным ходом шла фальсификация всего минувшего, начиная с 1917 года. В статье, посвященной откликам на «Историю русской революции», Троцкий писал: «Подобно тому как разбогатевшие лавочники создают себе новую, более подобающую генеалогию, так выросший из революции бюрократический слой создал себе свою собственную историографию. На службе ее стоят сотни ротационных машин. Но количество не возмещает ее научного качества»{95}.

Фактически те же самые слова он пишет и в предисловии к своей книге «Сталинская школа фальсификаций», увидевшей свет почти одновременно с «Историей». Книга состоит из ряда подлинных исторических документов, трех его неопубликованных речей и так называемого «письма в Истпарт». В основу письма положены ответы Троцкого на анкету Истпарта, сделанные им еще в 1927 году. (Об этом я уже говорил в своей первой книге.) Письмо пространно. Оно занимает около ста страниц и содержит 70 (!) тезисов. В нем Троцкий использует множество документов, весьма убедительно иллюстрирующих эволюцию «переделки» истории в Москве. Троцкий, помимо Сталина, прямо обвиняет в «перелицовке» исторической ткани Зиновьева, Бухарина, Ярославского. Последнему «перелицовщику» Троцкий посвящает специальный фрагмент, как, впрочем, Ольминскому и Луначарскому… Эти люди, писал Троцкий, «и так и эдак выполняют социальный, то бишь секретарский наказ!»{96}

Отвечая на обвинения в меньшевизме, Троцкий пишет, что организационно и политически он порвал с ним еще в 1904 году. «Я никогда не называл и не считал себя меньшевиком, – отмечает он. И далее самокритично добавляет: – Как я не раз уже заявлял, в расхождениях моих с большевизмом по ряду принципиальных вопросов неправота была на моей стороне »{97} (курсив мой. – Д.В.

).

Касаясь вопросов Брест-Литовского мира, Троцкий отмечает, что оттягивание «момента капитуляции перед Гогенцоллерном» было одобрено большинством ЦК и большинством фракции ВЦИК… «Во время брестских переговоров, – продолжает Троцкий, – весь вопрос состоял в том, созрела ли в Германии к началу 1918 г. революционная ситуация настолько, чтобы мы, не ведя дольше войны (армии у нас не было!), могли, однако, не подписывать мира. Опыт показал, что такой ситуации еще не было»{98}.

Троцкий уже знал (книга писалась в 1931–1932 гг.), что в Москве предприняты энергичные меры по полной исторической дискредитации его позиции на мирных переговорах в начале 1918 года. При этом создавалась видимость, что Ленин принимал решения по этому вопросу, только посоветовавшись со Сталиным.