Троцкий. «Демон революции»

Обладая энциклопедическими знаниями, Троцкий изображал русскую революцию, постоянно держа перед своим мысленным взором коллизии Великой французской революции. Здесь он не был оригинален. Все руководители русской революции были якобинцами и часто меряли свои помыслы и шаги мерками Робеспьера, Марата, Дантона, Сен-Жюста… В критические моменты в 1918–1919 годах Троцкий внутренне чувствовал себя как бы членом Конвента и главой Комитета общественного спасения. Он, наверное, понимал, что порой играл роль Лазара Карно – крупного военного руководителя и организатора Французской революции.

Но наиболее полно и постоянно при историческом анализе Троцкий использовал феномен термидора. Пришествие сталинизма Троцкий расценил как проявление термидорианской закономерности, когда подлинно революционные силы теряют бдительность и на благодатной почве перемен вырастает новый привилегированный слой. Когда праздник революции кончается, отмечал он, начинаются серые, холодные и голодные будни. Не все в состоянии тогда понять, что «нужда – не результат революции, а лишь ступень к лучшему будущему». Но эти будни всегда, горько замечает Троцкий, остужают дух революции. Здесь – один из истоков термидора.

Проводя исторические аналоги и рассматривая различия между французским и советским термидором, историк ищет внутренние закономерности этого исторического процесса, «французский термидор, начатый якобинцами левого крыла, в конце концов превратился в реакцию против якобинцев в целом. Имя террористов, монтаньяров, якобинцев стало поносным. В провинции срубали деревья свободы и попирали ногами трехцветную кокарду…» В России многое было иначе. «Тоталитарная партия включала в себя все элементы, необходимые для реакции, мобилизовывала их под официальным знаменем революции. Партия не терпела никакой конкуренции даже в борьбе со своими врагами. Борьба проив троцкистов не превратилась в борьбу против большевиков, потому что партия поглотила эту борьбу целиком, поставила ей известные пределы и вела ее якобы от имени большевизма»{103}.

Троцкий неоднократно возвращается к выяснению соотношения «лидеры – партия – класс – масса». Он фактически утверждает, что в этой системе баланс бывает редко. Задача лидеров – не оторваться от массы. Дтя решения этой задачи есть партия, рекрутируемая из пролетарского класса. Но когда удается партию заменить аппаратом, считает историк, лидер становится цезарем, а масса – бесформенным объектом для манипулирования.

Троцкий-историк чрезвычайно полемичен. Это, впрочем, традиция русских революционеров. Враги Октября у Троцкого изображены рельефно, ярко, но, как правило, уничижительно. Будь ли это Романов, Керенский или Прокопович с Авксентьевым, Троцкий одинаково щедр на фаски и оттенки, чтобы силуэт на историческом фоне стал отчетливым и определенным. Нередко Троцкий в своей критике беспощаден не только к врагам, но и людям из своего лагеря. Так, прочитав статью военного теоретика Ф. Гершельмана «Возможна ли война в будущем», Троцкий решил ответить публично. Но само название статьи-ответа оскорбительно: «Глубокомысленное пустословие». Критическая часть статьи безапелляционна: «Автор начинает, как и полагается стародуму от печки, т.е. от беспомощного в исторических вопросах схоласта Леера (кстати, одного из крупных и оригинальных военных теоретиков России начала века, автора книги «Обзор войн России от Петра Великого до наших дней», многочисленных трудов по стратегии и военной истории. – Д.В. ), извлекая у него в качестве большой посылки пошлейшую банальность насчет того, что «борьба лежит в основании всего живущего». Высказывая в статье интересные мысли, Троцкий походя «изничижает» попавшегося ему под руку, то бишь перо, Гершельмана{104}. Разносная, грубая критика была стилем лидеров большевистской революции. Так критиковал Ленин, Сталин, другие вожди после революции. Они знали: так же ответить им оппоненты не могут, ибо их сразу же обвинят в контрреволюции. Чувство непогрешимости и безнаказанности приходит с бесконтрольной властью.

Иногда эта критика у Троцкого более тонка. Например, говоря о роли Мартова на II съезде Советов, Троцкий называет его «Гамлетом демократического социализма». «…Мартов делал шаг вперед, когда революция откатывала, как в июле; теперь, когда революция готовилась совершить львиный скачок, Мартов отступал. Уход правых лишил его возможности парламентского маневрирования… Он спешил покинуть съезд, чтоб оторваться от восстания»{105}. Политические оценки Троцкого всегда рельефно-определенны, но часто оскорбительны. Для него Мартов, Суханов, Абрамович, любой другой политический оппонент – лишь один из «артистов» исторической сцены, на которой каждый играет свою роль. И он – тоже.