Троцкий. Книга 2

Но вернемся к Троцкому. Его длительные хлопоты дали наконец желаемый результат: норвежское правительство выдало разрешение на его въезд в страну. 15 июня 1935 года революционный пилигрим прибыл в страну фьордов. Раньше ему довелось провести здесь день-полтора, когда в мае 1917 года он возвращался из Канады в Россию. Его немногочисленные друзья подобрали семье скромный отель в двух часах езды от Осло. Жить было трудно: приехали почти совсем без денег. два года "французской жизни", когда Троцкий больше занимался собственной безопасностью, чем работал, быстро съели небольшие сбережения, которые образовались в результате напряженного литературного труда.

Нужно работать, работать! Писать письма своим сторонникам, разделяющим его идеи о создании международной организации нового типа, способной поднять затоптанное в грязь интернациональное знамя; добывать средства к существованию, на издание журнала, на поддержку старшего сына с Севой… Работать предстояло в условиях, где к нему относились, как к прокаженному. Власти стали настойчиво требовать, чтобы Троцкий дал подписку, что не будет заниматься политической деятельностью. Оппозиция в парламенте вновь подняла вопрос о "временном" пребывании Троцкого в стране. Никто в округе не хотел сдавать нежеланному пришельцу дом или квартиру. Отель был не по карману. Печать была полна недружественных статей и комментариев по его адресу. Здесь же очень скоро появились старые знакомые — агенты Ягоды— Зборовский, контролируя переписку Седова с отцом, быстро сообщил через своих непосредственных "опекунов" адреса Троцкого в Норвегии[118].

Сколько нужно иметь моральных сил, чтобы не сломаться, не сдаться, не опустить руки! В трудные минуты, вспоминал Троцкий, он всегда черпал моральную силу и уверенность в жене. Отверженный революционер писал в своем дневнике: "Мы с Н. связаны уже 33 года (треть столетия!), и я всегда в трагические часы поражаюсь резервам ее натуры… Одно могу сказать: никогда Наташа не "пеняла" на меня, никогда, в самые трудные часы; не пеняет и теперь, в тягчайшие дни нашей жизни, когда все сговорилось против нас…"[119]

.

Наконец скитальцам удалось найти подходящее жилище севернее столицы, где они поселились в семье норвежского социал-демократа Конрада Кнудсена. Теперь у них не было охранников или помощников. Они должны были полагаться лишь на самих себя. Поскольку министр юстиции Трюгве Хальвдан Ли (будущий Генеральный секретарь ООН) официально запретил Троцкому заниматься политической деятельностью на территории Норвегии, изгнанник решил полностью посвятить себя литературной работе, внимательно следя за событиями в Европе, и особенно на своей родине.

Литературному труду мешала громадная переписка, которая захватила Троцкого и здесь, в этой северной стране. Ему по-прежнему приходилось в письмах мирить враждующие группировки своих сторонников, в особенности во Франции, принимать некоторых представителей этих групп. Он с грустью мог думать, что "революционная армия" негодна ни на что, кроме как на распри, мелкие междоусобные интриги и громкие фразы. Человеку, который стоял в свое время на самом гребне русской революции, все это не могло добавить энтузиазма.

Однажды, когда с хозяином дома они отправились в живописный фьорд ловить рыбу, по радио они услышали о начавшемся большом политическом процессе в Москве над Зиновьевым, Каменевым и их "подельцами", которых обвиняли в организации терроризма в СССР. Троцкий услышал самое главное: оказывается, убийство Кирова, подготовка покушения на Сталина, Ворошилова и других "вождей" проходила под "руководством Троцкого"… Услышав эти откровения, "организатор фашистского террора" немедленно вернулся домой и на протяжении нескольких дней не отходил от радиоприемника. Троцкий был потрясен услышанным. Это была грандиозная мистификация. То, что говорили Каменев, Зиновьев, Мрачковский и Бакаев, было чудовищно. В их словах не было ни грана правды. Ни грана!

Зиновьев бесстрастным голосом говорил, что он был политическим вдохновителем, а значит, и организатором убийства Кирова. А всем блоком "террористов" руководил Троцкий. "Троцкизм — это разновидность фашизма", — утверждал Зиновьев. Каменев сознавался в том, что "он сам служил фашизму, готовил вместе с Троцким и Зиновьевым контрреволюцию в СССР…" Это было невероятно! Троцкий был потрясен: до какого состояния нужно было довести людей, чтобы они стали говорить такое! Это он, Троцкий, главный "заговорщик", "организатор", "террорист" и "убийца"?!

Троцкий не знал, что Зиновьева и Каменева накануне процесса-спектакля привезли из тюрьмы в кабинет к Сталину, где он предложил им сделку: если на суде они во всем "сознаются" и покажут, что Троцкий был главным организатором враждебной, террористической деятельности против партии и страны, он постарается спасти им жизнь. Постарается… "Другого выхода у вас нет, — негромким, но твердым голосом подчеркнул Сталин. — В любом другом случае вас ждет только смерть".