Троцкий. Книга 2

Дождавшись, когда смолкнут выкрики и оскорбления, посмотрев во враждебный зал, Троцкий вновь склоняется над приготовленным текстом. Раньше за неумение свободно произнести речь он едко называл некоторых партийных деятелей "шпаргальщиками", а сейчас сам, как будто оставив где-то на митинговой площади талант трибуна, торопливо читает, читает:

"Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета. Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из нынешнего курса на данной стадии его развития, вернее, его крушения… Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, ее политики, ее режима…. Сталин, в качестве генерального секретаря, внушал Ленину опасения с самого начала. "Сей повар будет готовить только острые блюда", — так говорил Ленин в тесном кругу в момент XI съезда…"

Сталин, которого часто упоминал в своей речи Троцкий, сидел спокойно, поглядывал в зал, правил текст своей большой речи, к которой он сейчас приписал заголовок "Троцкистская оппозиция прежде и теперь". Изредка бросая взгляды на похудевшего за последние годы Троцкого, рисовал на полях доклада многочисленных волков, а затем брал из стакана красный карандаш и делал фон волчьей стаи багровым… А Троцкий торопливо произносил речь, отмеряя последние минуты своей принадлежности к руководству партии большевиков:

"Сегодня "обогащайся", а завтра "раскулачивайся" — Бухарину это легко^{3}. Ковырнул пером — и готово. С него взятки гладки… За спиной крайних аппаратчиков стоит оживающая внутренняя буржуазия… За ее спиной — мировая буржуазия.

…Непосредственной задачей Сталина является: расколоть партию, отколоть оппозицию, приучить партию к методам физического разгрома. Фашистские свистуны, работа кулаками, швыряние книгами или камнями, тюремная решетка — вот пока на чем временно остановился сталинский курс, прежде чем двинуться дальше (что правда, то правда — курс будет развиваться, да и направление его определено верно. — Д.В.)…

Зачем ярославским, шверникам, голощекиным и другим спорить по поводу контрольных цифр, если они могут толстым томом контрольных цифр запустить оппозиционеру в голову?.. Уже раздаются голоса: "Тысячу исключим, сотню расстреляем — и в партии станет тихо"… Это и есть голос Термидора". Никто еще не знает, сколько будет исключено и расстреляно, чтобы в партии стало действительно "тихо".

Троцкий переоценивает значение своей платформы, которую поддерживают всего несколько тысяч интеллигентов, немного рабочих, но среди его сторонников почти нет крестьян. Последние слова Троцкого наивно выражают надежду, которой не суждено сбыться:

"Травля, исключения, аресты сделают нашу платформу самым популярным, самым близким, самым дорогим документом международного рабочего движения. Исключайте, — вы не остановите победы оппозиции, т. е. победы революционного единства нашей партии и Коминтерна!"[123]

День 23 октября 1927 года, канун десятилетия Октябрьской революции, стал для одного из ее триумфаторов последним выступлением в "штабе победоносной партии". Теперь ему останется только вспоминать прошлое и бороться пером, организацией своих малочисленных сторонников, которые будут называть себя "большевиками-ленинцами".

Все шло по сценарию, разработанному в кабинете генсека. После дружного хора осуждений, яростно требовавших изгнания Троцкого из ЦК и партии, слово взял Главный режиссер политического спектакля. Напомню лишь некоторые фрагменты его полуторачасового выступления. Негромким голосом, изредка заглядывая в текст, временами резко размахивая здоровой правой рукой, словно отсекая повинные головы, Сталин начал вкрадчиво:

"Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает, лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все плутни оппозиции; надуть его, пожалуй, не так-то легко, и вот они направляют удар прежде всего против Сталина. Что ж, пусть ругаются на здоровье.

Да что Сталин, Сталин — человек маленький. Возьмите Ленина". И генсек начал долго, пунктуально перечислять все грехи Троцкого, его "хулиганскую травлю Ленина". Сталин вновь вспоминает письмо Троцкого к Чхеидзе в апреле 1913 года, где тот называет Ленина "профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении". Зачитав цитату, Сталин смотрит в глаза всему залу, жадно следящему за речью генсека:

"Язычок-то, язычок какой, обратите внимание, товарищи. Это пишет Троцкий. И пишет он о Ленине. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина"[124].

Эти слова Сталин говорил и раньше, но этот прием помог ему сейчас вновь представить себя "учеником Ленина", и получалось, что воевать с ним — почти одно и то же, что воевать с самим Лениным (который, кстати, сапог не носил).