Троцкий. Книга 2

"Нельзя же считать аргументами за исключение то, что приводил здесь тов. Сталин, например, указание на изданную тов. Троцким в 1904 г. брошюру, которую он посвящал "дорогому учителю П.Б.Аксельроду". Я не знаю, забыл ли тов. Сталин или он не знает, что Ленин несколько раньше тов. Троцкого также называл Аксельрода "дорогим учителем"? Нельзя также считать аргументами всю эту дребедень, все эти антибиографические и биографические сведения, которые в обилии приводились здесь, но которые с излишком покрываются обоснованной теоретической критикой, которую мы слышали со стороны оппозиции"[127]. Но если бы Пленум и слушал речь Христиана Раковского, он бы ее все равно не услышал. Логика борьбы довела стороны до политической глухоты. Однодумство рождало каменоломни догматизма, в которых гасла любая свежая мысль.

Троцкий оказался вне Центрального Комитета. Это было его второе крупное официальное поражение в том роковом году. Собрав бумаги и сунув их в старый портфель, бросив потухший взгляд на президиум, Троцкий прошел словно сквозь строй цыкающих, оскорбляющих, возбужденных судей — теперь уже не товарищей по ЦК. Он был ими навсегда отторгнут. 23 октября 1927 года Троцкий и Сталин в последний раз видели друг друга. Отныне неравную борьбу они будут вести лишь на расстоянии. С момента их встречи в 1913 году, когда они узнали друг друга, прошло почти 15 лет. Сколько событий за это время прокатилось по несчастной российской земле!

Троцкий сел в машину (ее пока еще не отобрали) и поехал к себе на квартиру в Кремль. Он уже был чужим и там, в резиденции новых правителей новой империи, а теперь — особенно. Наталья Ивановна и секретарь Гринберг, как могли, успокаивали посеревшего лицом Троцкого. Он и не ждал другого от заседания ЦК и ЦКК, кроме как исключения, но сама процедура, ее характер, форма действовали угнетающе. Сейчас наконец Троцкий почувствовал, что он отверженный революционер. "Но отторгнуть меня от истории они не в состоянии!" — возбужденно повторял Троцкий, выслушивая утешения близких.

На следующее утро Троцкий, ознакомившись с записью официальной стенограммы, продиктовал записку в Секретариат ЦК, в которой, в частности, говорилось о вчерашнем заседании: "В стенограмме не указано… что с трибуны Президиума мне систематически мешали говорить. Не указано, что с этой трибуны брошен был в меня стакан (говорят, что тов. Кубяком). В стенограмме не указано, что один из участников объединенного пленума пытался за руку стащить меня с трибуны, и пр. и пр… Тов. Ярославский во время моей речи бросил в меня томом контрольных цифр… прибегая к методам, которые иначе никак нельзя назвать, как фашистски-хулиганскими.

…Во время речи тов. Бухарина, в ответ на реплику с моей стороны, тов. Шверник также бросил в меня книгу. Тов. Шверник — бывший секретарь ЦК, ныне руководитель Уральской организации партии. Надеюсь, что его подвиг будет закреплен в стенограмме"[128].

Все было ясно: Сталин окончательно одержал верх над оппозицией. Но Троцкий не сдавался. Он по-прежнему ходил на собрания оппозиции, писал заявления, протесты, инструктировал активистов троцкистских групп. Логика политической борьбы подталкивала его к налаживанию организационных форм противодействия. Но было уже поздно. Начались массовые аресты, исключения из партии, увольнения с работы. Ряды оппозиции таяли.

Понимая, что игра проиграна, Троцкий тем не менее решил бороться до конца. Приближалась десятая годовщина Октябрьской социалистической революции. Троцкий, посоветовавшись с Каменевым, Зиновьевым, Смилгой и Мураловым, предложил принять участие в демонстрациях отдельными колоннами из его сторонников. В Ленинград, в еще некоторые города пошли циркуляры: "Заявить о твердости оппозиции участием в демонстрациях под своими лозунгами".

Колонны его сторонников в столице и в городе на Неве оказались немногочисленными. Участники несли портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева, лозунги и транспаранты, двойной смысл которых могли понять лишь посвященные: "Долой кулака, нэпмана и бюрократа!", "Долой оппортунизм!", "Выполнить завещание Ленина!", "Хранить большевистское единство!". Но Сталин уже отдал необходимые распоряжения. Колонны были оцеплены милицией и слушателями школы ОГПУ и военных академий. Троцкий в Москве, а Зиновьев в Ленинграде на машинах поехали на улицам, пытаясь приветствовать демонстрантов и толпы вышедших на празднества людей. Нашлось немало таких, которые приветствовали вождей оппозиции, выкрикивали слова солидарности, махали руками. С балкона бывшей гостиницы "Париж" Смилга, Преображенский, Альский пытались обратиться к проходящим колоннам демонстрантов с краткими речами. Но ОГПУ быстро приняло меры. Смилгу и Преображенского бесцеремонно согнали с балкона, колонны оппозиционеров были рассеяны, а автомобиль Троцкого забросали камнями, разбили стекло. Сотрудники ОГПУ грозили применить оружие и для острастки даже сделали несколько выстрелов вверх.