Троцкий. Книга 2

Отец успокаивал сына, но в то же время выговаривал ему за "неудовлетворительное содержание "Бюллетеня". Что касается поездки в Мексику, хотя бы на время, отец не поддержал эту идею: "Уехав из Франции, Лев ничего не выиграет: едва ли Соединенные Штаты разрешат ему въезд; в Мексике он будет в меньшей безопасности, чем во Франции"[104]. Отец явно не хотел, чтобы сын также стал затворником Койоакана.

Как казнил себя Троцкий за эти слова через два месяца! Какие муки запоздалого раскаяния он испытывал! Как он не почувствовал смертельной опасности, нависшей над сыном? Увы, и провидцы, которые во мгле грядущего могут рассматривать контуры зреющих событий, часто бессильны увидеть то, что лежит прямо под ногами.

8 февраля 1938 года у Седова начался сильный приступ аппендицита. Пока Этьен (Зборовский) звонил по частным клиникам, Лев написал последнее письмо, которое просил вскрыть лишь в "крайнем случае". Уже после обеда больному сделали операцию в клинике русских эмигрантов. Все прошло благополучно, дело быстро шло на поправку. Седов уже ходил и готовился выписаться из клиники. Однако через четыре дня у него вдруг наступило резкое ухудшение. Появились признаки отравления. После страшной агонии, когда врачи были уже бессильны, старший сын Троцкого — последний из четырех его детей — скончался. Ему было только 32 года…

Конечно, о заболевании Седова Зборовский немедленно сообщил своему "покровителю". В тот же день Москва знала о случившемся. Но в оперативных документах, сохранившихся в архивах НКВД, нет данных о прямых распоряжениях воспользоваться случаем и убрать "Сынка". Нет по двум причинам. Тогда многие подобные распоряжения, как мне объяснили, обычно отдавали устно, условленным знаком, сигналом, чтобы не оставлять следов. И вторая причина — значительная часть документов уничтожалась по "закрытии дела". Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что НКВД мог быть не заинтересован в смерти Седова, ведь сын Троцкого сам невольно служил важнейшим источником информации обо всем троцкистском движении и был нужен Москве.

Но у меня, например, мало сомнений о причастности НКВД к устранению "Сынка". Однако я совсем не уверен, что этим занимался сам Зборовский. То был "источник", а не исполнитель подобных акций. К этому времени Л.Д.Троцкий был уже в Мексике и основные усилия переносились туда. Ценность Л.Седова для НКВД заметно снизилась, тем более что Москва в 1938 году еще раз поставила задачу "убрать" самого

Троцкого. А у Льва Седова в это время появились явные приметы духовной депрессии.

Отец и мать, получив сообщение из Парижа о кончине сына, были потрясены до глубины души. Несколько дней они, запершись в комнате, никого не принимали, находясь в состоянии глубокой скорби и отчаяния… Но едва придя в себя, Троцкий и его друзья потребовали скорейшего расследования обстоятельств смерти Седова. Почти ни у кого не было сомнений, что сын Троцкого отравлен. Однако, как и ожидалось, убийство было совершено достаточно профессионально, без явных следов преступления. В НКВД существовал специальный отдел, отрабатывавший "техническую" сторону подобных дел.

20 февраля 1938 года, через неделю после смерти сына, Троцкий написал потрясающий некролог, который и сегодня читать спокойно нельзя. Приведу лишь некоторые выдержки из него:

"То старшее поколение, в рядах которого мы выходили в конце прошлого века на дорогу революции, все, без остатка сметено со сцены. Чего не сделали каторжные тюрьмы царя, суровая ссылка, нужда эмигрантских лет, гражданская война и болезни, — писал изгнанник, — то доделал за последние годы Сталин, как злейший из бичей революции". Троцкий писал о той большой помощи, которую оказывал ему сын в литературной работе: "Такое сотрудничество было возможно только потому, что наша идейная солидарность перешла в кровь и нервы. Почти на всех моих книгах, начиная с 1928 года, надо было бы, по справедливости, рядом с моим именем написать и имя сына".

С глубокой убежденностью Троцкий пишет, что "московские мастера убили его. И весть о его смерти они отметили в календаре Термидора как крупное торжество". Слова отца полны горечи: "Прощай, милый и несравненный друг! Мы не думали с матерью, не ждали, что судьба возложит на нас еще и эту страшную работу: писать твой некролог… Мы не сумели охранить тебя"[105].

А в Париже окружение Седова, инструктируемое Москвой, хотело сохранить связи со "Стариком" (так называли Троцкого в оперативных донесениях разведки). В архивном деле Марка Зборовского есть такой документ из Парижа:

"1. Русс на заседании Политбюро французских троцкистов предложил "Маку" впредь до особого распоряжения "Старика" взять на себя всю работу русской группы. Французы будут признавать только "Мака" представителем русской группы.

2. "Мак" вместе с "Соседкой" (Л.Эстрин. — Д-В.) 18 февраля (1938 год) отправят "Старику" письмо, где изложат подробности смерти "Сынка".

3. "Соседка" сообщила "Маку", что имеются три архива:

а) старый архив, который хранится в сейфе банка, а ключи у Жанны;