- Не. Жди.
Третий раз повторять не пришлось. И он сорвался в спринтерский рывок за собственным удовольствием. Какой-то не к месту совестливой и вменяемой частью сознания ощущая себя почти Членом Леонтьевичем. В каком-то гребаном смысле - почти насильником. Только Степана это не остановило.
Он долго потом не мог отдышаться. Она лежала рядом тихо-тихо.
- Все, ухожу.
Его губы коснулись ее плеча. Лицо целовать не стал. Там слезы – знал точно. И что причина их - он.
Потому что не сказал.
*
Резкий стук в дверь оторвал Туру от штопки. Она бы с огромным удовольствием выкинула эту ветхую рубашку, но деду не объяснишь, что там уже штопать нечего. Это его любимая рубашка – из числа четырех оставшихся тех, что дарила Мария Фоминична. Приходится проявлять чудеса сноровки и портновского искусства. Девушка и отложила шитье и повернулась к двери. А потом передумала отвечать, встала, подошла и открыла. За ней был Степан. А Тура и не сомневалась. Дед стучит иначе, а Елена всегда входит без предупреждения.
- Слушаю тебя.
Он молчал какое-то время, разглядывая ее, а потом спросил – так же резко, как стучал до этого.
- Ты завтра до которого часа на работе?
- До семи, - невозмутимость при общении с ним она восстанавливает по крупицам, по крохам.
- Отлично. В восемь жду тебя. Номер тот же – шестнадцатый.
Невозмутимость рассыпалась мелкими осколками. А Тура смотрела на Степана, не замечая, что даже приоткрыла от изумления губы. Он тоже молча смотрел. На губы. Лишь через минуту, наверное, Тура кивнула – словно через силу. А он резко развернулся и ушел по коридору в сторону входной двери. Смотреть вслед Тура не стала, но услышав дверной хлопок, решительно взяла с комода полотенце.
Так, она в ванную. Потому что… Потому что! И не думать. Ни о чем. Не. Думать.
*
Она замерла перед дверью, не решаясь постучать. Стояла, положив ладонь на дверную ручку, прикрыв глаза и пытаясь унять сердцебиение. И от всей души надеясь, что никто из сотрудников или постояльцев этой небольшой гостиницы не появится в коридоре и не нарушит ее уединение.
Надежды не оправдались, уединение нарушилось. Дверь распахнулась и Туру резко втянули внутрь. Не успела ничего рассмотреть, как тут же поцеловали. Целовали долго, жадно, словно после разлуки.
И лишь вдоволь зацеловав, прервались. Тура не видит ничего дальше огромных черно-белых глаз, лучеподобных ресниц, ярких от поцелуев губ. И еще край белой футболки. Но глаза – глаза затмевают все.
- Кто первый?- сиплым шепотом.
- Ты, - едва слышно в ответ.
Он кивает.
- Я тебя…
- …люблю! – заканчивает за него она.
На табло включается обратный отсчет.
*
- Как же мне тебя называть? – мужские пальцы с отбитыми напрочь кончиками перебирают женские волосы. Мягкие – как лен, как пух, как вата.
- Уже забыть успел, как меня зовут? – она тихо смеется ему в грудь и трется о нее носом.
- Не нравится мне твое имя, - вздыхает Степан. – Трудное оно. Тяжелое. Неласковое.
- Не любо – не кушай, - незло огрызнулась Тура.
- Да как это не любо, - еще раз вздохнул Степка. – Еще как любо. Но неласково же – Тура. А вот как? Турочка?
Ответом ему стал негромкий смех. Степа и сам усмехнулся.
- Угу, по-дурацки звучит. А как тогда? Ну как?
Она не отвечала. Лежала и наслаждалась звуком его голоса, теплом его пальцев теперь уже на плече. На табло включен обратный отсчет. И цифры тают. Как снег.
- А-а-а! - Тура вздрогнула от победного Степиного возгласа. – Придумал! Туча!
- Чего?!
- Не чего, а туча! Тучка! Ту-у-учка… - он повернулся на бок и огладил ее всю под протяжное «Ту-у-у». – Здорово придумал?
Тучка. Последний раз ей придумывали прозвище в школе. Обидное. Тучка – куда как лучше. Пусть будет Тучка.
- Здорово. Только… Только Тучка я буду только здесь. Хорошо?
Нет, не хорошо. Плохо даже. Но он кивнул и отвлек себя поцелуем.
*
- Ну а теперь давайте сердечко послушаем, - дородная докторша деловито убирала тонометр в сумку. – Как мотор, Павел Корнеевич, стучит?
- Да что ему будет-то, мотору пламенному, - дед медленно расстегивал пуговицы на фланелевой рубашке. Тура подавила в себе очередное желание помочь. Да, она справится с пуговицами не в пример быстрее. Но делать этого нельзя категорически. Да и врач Лилия Донатовна совершенно никуда не спешила, добродушно смотрела на своего подопечного и явно была расположена остаться на традиционный чай. Ну, хоть с медицинским персоналом им повезло. Не зря дед столько лет отпахал на гос.органы, не бросили его в старости.
Они и в самом деле потом пили чай, дед с прошловековой галантностью любезничал с Лилией Донатовной, она с удовольствием смеялась его шутками и охала его рассказам. Однако, когда Тура вышла ее провожать, доктор стала сама серьезность.
- Не нравятся мне ритмы. И наполнение вялое.
- Ему не двадцать, - не сразу осознала серьезность сказанного Тура. Но ее тут же поставили на место.