Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин

Бо́льшую часть следующей недели Артур ни словом не обмолвился о своем таинственном швейцарском прожекте. Я также проявил чудеса выдержки и ни разу ему об этом не напомнил; может статься, подобно множеству других его столь же блистательных замыслов, и этот тоже просто-напросто вылетел у него из головы. К тому же были вещи и более насущные. Рождество было уже на носу, скоро кончится год; но, насколько мне было известно, он не сделал ничего, чтобы хоть как-то облегчить себе путь к спасению. Когда я спрашивал его об этом, он напускал туману. Когда я убеждал его в необходимости предпринять хоть какие-то шаги, он делался уклончив. Казалось, он впал в опаснейшее в его положении состояние инерции. Он явно недооценивал мстительности Шмидта и того вреда, который Шмидт был в состоянии ему причинить. Я же волей-неволей смотрел на вещи куда более трезво. У меня все еще стояла перед глазами та более чем зловещая гримаса, которую я видел на лице бывшего секретаря. Артурова беззаботность порой приводила меня едва ли не в бешенство.

– Ради бога, мальчик мой, только не переживайте, – с отсутствующим видом бормотал он, рассеянно, чуть-чуть, как бабочка крыльями, пальпируя края своего сногсшибательного парика. – Довлеет дневи злоба его, вы же понимаете… Н-да.

– Придет такой день, – парировал я, – которому довлеть будут два-три года отсидки.

На следующее утро мой мрачный прогноз получил вполне весомое подтверждение.

Я, как обычно, сидел у Артура в комнате, принимая посильное участие в процедуре его утреннего туалета, – и тут зазвонил телефон.

– Мальчик мой, не будете ли вы так добры узнать, кто там на проводе? – с пуховкой в руке сказал Артур. Он пользовался малейшим предлогом, чтобы не подходить к телефону. Я поднял трубку.

Секундой позже, прикрыв микрофон рукой, я объявил, не без толики мрачного злорадства:

– Это Шмидт.

– О боже! – Артур подскочил так, словно его мучитель воочию объявился на пороге спальни. Его взгляд заметался и на какую-то долю секунды споткнулся о ножки кровати, так, словно он всерьез прикидывал про себя возможность между ними спрятаться. – Придумайте что-нибудь. Скажите, что меня нет дома…

– Мне кажется, – твердо сказал я, – будет лучше, если вы все-таки поговорите с ним лично. В конце концов, он вас не укусит. Но может быть, мы узнаем, что он намерен делать дальше.

– Ну что ж, если вы так настаиваете, – капризно сказал Артур. – Должен вам заметить, что, с моей точки зрения, в этом не было ровным счетом никакой необходимости.

К аппарату он подошел пугливо, выставив перед собой пуховку, словно щит.

– Да. Да, – ямочка у него на подбородке дернулась в сторону. И тут же нервически оскалился своей обычной львиной гримаской. – Н-нет… да нет же… Но прошу вас, послушайте… Право слово, никак не могу… Ну не могу же, уверяю вас…

Он перешел на жалобный, умоляющий полушепот. И криво уронил трубку на рычаг – с выражением безнадежности и отчаяния на лице:

– Уильям, он бросил трубку.

Его отчаяние было настолько театральным, что я не смог сдержать улыбки.

– Что он вам сказал?

Артур прошел через всю комнату и тяжело опустился на кровать. Вид у него был измученный до крайности. Пальцы его не слушались, и пуховка упала на пол.

– Это, знаете, как глухая кобра, которая не слышит флейты заклинателя…[46] Что за чудовище, а, Уильям! Не дай вам бог когда-нибудь в жизни попасться в лапы такого вот монстра…

– Что он вам сказал?

– Он ограничился угрозами, дорогой мой мальчик. Совершенно несвязными. Мне кажется, он просто хотел напомнить мне о своем существовании. И о том, что вскоре ему потребуется очередная сумма денег. Очень это было жестоко с вашей стороны – заставить меня говорить с ним. Настроение испорчено на весь день. Вот, возьмите меня за руку: дрожит, как лист.

– Но Артур, – я подобрал пуховку с пола и положил ее на туалетный столик, – пенять-то, собственно, не на кого. Лишнее вам предупреждение, только и всего. Видите, он и в самом деле настроен более чем серьезно. И с этим нужно что-то делать. У вас есть хоть какой-нибудь план? Неужели ничего нельзя предпринять?

Артур с видимым усилием поднялся с места:

– Да-да. Конечно же, вы правы. Жребий брошен. Что-то нужно предпринимать. По большому счету нельзя терять ни минуты. Не будете ли вы так любезны набрать по телефону Fernamt

[47] и заказать от моего имени разговор с Парижем? Как вы думаете, час не слишком ранний? Нет…

Я назвал оператору номер, который продиктовал мне Артур, и тактично оставил его наедине с телефоном. Увиделись мы только вечером, как обычно, в ресторане за ужином. Я сразу обратил внимание, что вид у него был куда более бодрый. Он даже предложил заказать вина и, стоило мне чуть помедлить с ответом, тут же заявил, что за всю бутылку он заплатит сам.

– Очень укрепляет силы, – настойчиво добавил он.

Я усмехнулся:

– По-прежнему заботитесь о моем здоровье?

– А вам только бы гадости говорить, – улыбнулся Артур. И от моего предложения внести свою долю отказался наотрез. Когда пару минут спустя я в лоб спросил его о том, как идут дела, он ответил: