Труды по истории Москвы

О гибели документов приказов свидетельствуют, в частности, акты писцового дела, которые были изданы в свое время академиком С. Б. Веселовским. Напри мер, в докладе из Приказа Устюжской чети (четверти) от 19 сентября 1626 г. говорится так об этом пожаре, происшедшем 3 мая 1626 г.: «…те новые писцовые книги, каковы было им отдати в четверти, и чорные, и приправочные книги, и государев наказ, каков им дан в четверти, и государевы указные грамоты у князя

Ивана Волконсково на дворе все згорело майя в 3 день. А у подьячего уцелело с вяземских книг одна перечневая роспись».[971]

Здесь прямое указание, что погибло в этом пожаре. И становится совершенно понятным, почему этот пожар 1626 г. для наших приказных дел является своего рода катастрофой.

Этим и объясняется, в частности, что в делах Бронной слободы документы позже 1626 г. есть, а до этого времени – нет. Они сгорели.

Что же представляют собой громадные залежи актового материала, оставшиеся и накопленные после 1626 г.»

Нам приходится здесь придерживаться в основном иного деления актов, чем деление на государственные и частные. С виду это деление как будто чрезвычайно удобно. Практически же оно не предусматривает существования в России XVII в., например, земских изб. Все, что сделано в земских избах, относится к частным документам. И наоборот, какой—нибудь документ Царицыной мастерской, о пошивке платья, о пуговицах, которые надо ставить на царский кафтан, – это как бы государственные акты. Формальный принцип этот, как мне кажется, себя не оправдывает. Вот почему, я думаю, проще разделить актовые материалы на дела государственных и земских учреждений, дела монастырские и боярские, и частные акты. Такое деление, конечно, может быть подвергнуто сомнению и очень большой критике, но для нашей лекции оно значительно более удобно.

Несомненно, работающие над историей XVII в. – и до пожара 1626 г., и после пожара 1626 г. – больше всего пользуются приказными делами. Вот почему нам надо остановиться раньше всего на приказах и рассмотреть эту приказную систему, которая, к сожалению, описана очень слабо в наших исторических трудах – как нечто второстепенное, хотя в действительности она имела колоссальное значение для XVII в. и особенно для источниковедения XVII в.

У нас есть для изучения приказов середины XVII в. прекрасное пособие – это сочинение Григория Котошихина.[972] Григорий Котошихин был очень своеобразной фигурой в XVII в. Вначале он был подьячим в московских приказах. Что у него произошло в приказах, до сих пор точно не известно. Сам он в своем жизнеописании жалуется на то, что его обижал князь Юрий Долгоруков. А князь Юрий Алексеевич Долгоруков был действительно человеком чрезвычайно жестоким и придирчивым. О нем великолепные строки написал в своих «Посадских людях XVII в.» покойный П. П. Смирнов. Но, во всяком случае, известно, что Григорий Карпович Котошихин, по выражению наших документов, «заворовал», т. е. сбежал вначале в Польшу. В Польше он не удержался. Из Польши переправился в Любек, затем в Нарву и оттуда в Стокгольм. По дороге он переменил имя и стал называться Иваном Александровичем Селицким. В Стокгольме он поселился в доме королевского переводчика Анастасиуса и помогал при переводе русских писем. Известна следующая история, которая ярко его характеризует как человека. Он, по—видимому, вступил в связь с женой своего хозяина Данилы Анастасиуса. В припадке ярости убил своего хозяина и был в Стокгольме казнен. Котошихин является автором сочинения о России XVII в. На рукописи этого сочинения, в библиотеке Упсальского университета, имеется надпись: «Григорья Карпова Кошихина Посольского приказа подьячево, а потом Иваном Александром Селицким зовимаго, работы в Стохолме 1666 и 1667».[973] Надпись сделана почерком XVII в., но очень неуверенно, по—видимому одним из шведских переводчиков, а может быть, просто человеком, который жил в Швеции и интересовался русскими делами. Швеции особенно часто приходилось иметь дело с Россией. И вот этим объясняется большое количество документов, которые сохранились в Стокгольме.