Труды по истории Москвы

Необходимость составления дозорных и приправочных книг станет понятна для вас, если вы учтете, что большинство населения к началу XVII в. после Смутного времени пользовалось писцовыми книгами XVI в. Между тем, во время польско—шведского, так называемого литовского, разорения многие города были разорены целиком. Необходимо было составлять новые писцовые книги, это было чрезвычайно длительно и, кроме того, дорого, – в этих случаях и составлялись дозорные книги.

Такие дозорные книги составлялись и между валовыми переписями помимо требований по ряду других причин. Дело в том, что подобные книги нужны были, так как население всегда обладает текучестью. А вы сами знаете, что в XVII в. нередко были такие случаи, когда тяглецы бежали из города и уезда, а взимание налогов проводилось по той же переписной или писцовой книге, как было установлено раньше.

Я должен отметить, что сами по себе все писцовые, переписные, дозорные, приправочные книги отличаются очень большим разнообразием. И это их разнообразие заставляет внимательно относиться к некоторым видам книг. Иногда оказывается, что по каким—либо причинам составляется новый документ, включавший и чрезвычайно любопытные сведения, которых мы не найдем в обычных переписных или писцовых книгах.

Обратимся теперь к вопросу о том, что дают писцовые книги и чего в писцовых книгах искать нельзя, т. е. проведем то критическое рассмотрение источника, которое мы проводили раньше с вами по отношению к другим приказным документам.

Прежде всего, нельзя требовать от писцовых книг полноты сведений. Иногда неполнота писцовых книг зависела от условий, при которых полагалось описывать ту или иную местность. И этим объясняется то, что исследователи, которые верят целиком писцовой книге как источнику, безусловно верному и точно изображающему картину населения того или иного времени и района, нередко ошибаются.

Приведу очень яркий пример такой неполноты, с которым мне пришлось встретиться в мои молодые годы. В 1624 г. в сотной выписи был описан город Дмитров. В этой сотной 1624 г. вы находите указание, что в Дмитрове было всего 108 тяглых дворов. А когда возьмете другие документы, то вы найдете еще описание Конюшенной слободы, находящейся в Дмитрове за рекой. Еще во время моей молодости эти две части города резко различались. В Конюшенной слободе, которая находилась в дворцовом ведомстве, было 60 дворов. Если сложить, то город представляется в 168 дворов; он становится, следовательно, гораздо больше, вполовину больше. Если возьмете переписную книгу 1705 г., то окажется, что в Дмитрове 188 дворов. Из других источников известны 87 дворов Конюшенной слободы и 25 дворов Борисоглебской слободы. Опять одна треть города оказалась неописанной.[999]

Этим, между прочим, объясняется очень большая ошибка, которую делают наши исследователи, когда говорят о городах конца XVI в. как о городах запустевших.

Мы встречаемся с явлением чрезвычайно странным. Возьмем хотя бы Коломну конца XVI в. По писцовым книгам, там мы встречаем ничтожное количество посадских людей. А когда сосчитаем всех людей в городе, то оказывается, что город не запустел. Произошло большое явление, произошло не запустение города, а переход посадского населения в беломестцы. Совершенно естественно представить себе, что монастырская слобода имела ремесленников, среди которых были и повара, и сапожники, и продукция их не могла быть рассчитана на монастырь, где жили 50 человек братии. Этот уход ремесленного человека под другую юрисдикцию особенно распространился в XVI в. Поэтому и Рязань, по рязанским писцовым книгам, кажется совершенно пустынной с точки зрения посадского населения, а когда вы сосчитаете все население, которое можно отметить как городское, то оказывается, что население Рязани было довольно значительным.

И вот эта особенность писцовых книг иным историкам очень мешает дать реальную картину русского города XVI в. и, вероятно, XVII в., так как по целому ряду причин в писцовых книгах описание некоторых слобод не помещали.

При изучении писцовых книг необходимо иметь в виду и большую пестроту описания. Были писцы, которые по тем или иным причинам умалчивали некоторые интересные для нас подробности в описании. Другие, наоборот, были чрезмерно словоохотливы и вносили такие данные и названия, которые не были как будто вызваны непосредственной необходимостью этого описания.

Наконец, не надо забывать о прямой утайке и населением, и писцами различного рода объектов описания. Утайка могла производиться простым путем – достаточно было в писцовом наказе не написать, что нужно заняться такой—то слободой, и она оказывалась пропущенной. Какой—то элемент неточности всегда был в писцовых книгах.