Труды по истории Москвы

Однако в деятельности Калиты были черты, вызывавшие привязанность к нему современников. В 1339 г. «многогрешные» дьяки Мелентий и Прокоша переписали так называемое Сийское евангелие – прекрасный образец русской письменности XIV в. Дьяки жили и работали в трудные времена, и поэтому перед ними вставали грозные образы ветхозаветных пророков. Вот что записали дьяки о Калите: «О семь бо князи великом пророк Езекий глаголеть: в последнее время в апустевшей земли на западе востанеть цезарь правду любяй, суд не по мзде судяй, ни в поношение поганым странам, при сем будет тишина велья в Руской земли и восияеть в дни его правда».[1015]

Дьяки так и написали: «в апустевшей земли» через а, дав нам образец позднейшего московского «аканья», назвав Калиту «цесарем» – титулом византийских императоров. Но не один только правый суд ставили они в заслугу Калите. Дьяки хвалят Калиту и за то, что он повелел написать многие книги («многим книгам написаным его повелением»). И эта черта деятельности Калиты привлекает особое внимание. Татарские погромы нанесли ужасающие удары нашей письменности. В пламени пожаров погибли груды письменных богатств. Можно скорее поражаться тому, что письменные памятники домонгольского времени дошли до нашего времени, чем удивляться, что таких памятников сохранилось мало. Образованные русские круги уже во второй половине XIII в. стали заботиться о восстановлении письменных памятников прежнего времени. В еще больших размерах этой восстановительной деятельностью занялся Иван Калита.

Уже А. С. Павлов считал, что Калита занимался упорядочением судебных установлений, и указывал на то, что в одном требнике начала XVI в. статья «Сии ряд и суд церковный» заканчивается словами: «Дай Бог и на много лета великому князю Ивану Даниловичу всея Руси».[1016]

Характерно, что такое же пожелание находим и в другом памятнике, рассказывающем о Калите, – в полулегендарной записи о встрече Калиты с притворянами соборной церкви в Торжке. Притворяне также восклицают многолетнее пожелание московскому князю: «Дай Бог и на много лета великому князю Ивану Даниловичу всея Руси».[1017]

Дьяки Мелентий и Прокоша еще раз напоминают о каких—то судебных установлениях, которые производились при Калите, любившем правду и творившем суд не по мзде и не в поношение татарам (поганым). У нас, впрочем, имеется и другой источник, который уже прямо указывает на особое внимание Калиты к книжному делу.

Построив в Кремле новый монастырь Спаса, Калита снабдил его церковными сосудами, иконами и книгами из княжеской казны. Указание на книги, выданные из княжеской казны, особенно интересно для нас в свете того, что мы уже знаем из уст дьяков и показаний требника. Конечно, эта начальная московская письменность была еще очень скромной, но в ней уже было заложено зерно будущего. Первоначальную московскую письменность обнаруживаем и в летописных записях первой половины XIV в., несомненно, московского происхождения. Предполагают, что эти московские записи начинаются с 1317 г. Источником их М. Д. Приселков считал семейную хронику Ивана Калиты и митрополичий летописец. Названный исследователь недостаточно оценивает эти первоначальные московские памятники, отмечая «замкнутость изложения великокняжеского московского летописания внутри интересов и событий только московского правящего дома», но с этой строгой оценкой трудно согласиться.[1018] Здесь не место вступать в полемику о характере первоначального московского летописания, для нас важнее отметить тот факт, что московская письменность может считаться уже существовавшей при Иване Калите и его преемниках, а это объяснит нам многое в дальнейшей истории московской культуры.

Время Калиты и его преемников было периодом не только утверждения московской письменности, но и московского искусства. Строительство московских каменных соборов и церквей при Калите и его преемниках было, пожалуй, самым выдающимся явлением в области русского искусства первой половины XIV в., равного которому мы не знаем в русской истории этого столетия. Вслед за Успенским собором, заложенным в 1326 г., в Московском кремле были воздвигнуты еще четыре каменные церкви, в том числе Архангельский собор. Позднейшие свидетельства говорят о том, что московские постройки времен Калиты не были прочными и величественными. Не прошло и полутора веков, как Успенский собор пришлось подпирать толстыми бревнами, чтобы он не обвалился,[1019] но не забудем и того, сколько раз Успенский собор выгорал дотла в течение полутора веков своего существования. Не забудем и о том, что строительство соборов происходило в «апустевшей» земле, разоренной и измученной татарами, и тогда нам станет ясным, что уже на первых шагах своей строительной деятельности Москва показала тот размах, каким никогда не обладали ее соперники – Тверь и Рязань. Поэтому при всей неказистости и непрочности первых московских каменных построек появление их должно считаться важной вехой в истории русской культуры и искусства.