Труды по истории Москвы

Связи московской культуры с византийской позднего времени наиболее бросаются нам в глаза, но Константинополь был только тем центральным пунктом, при посредстве которого культурные веяния достигали Москвы с юга. Какие обширные международные связи имела Москва того времени, видно из одной замечательной фразы из «Задонщины» – фразы, еще не получившей должного расшифрования. Говоря о победе на Куликовом поле, автор «Задонщины» восклицает: «…шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву и оттоле к Царю—граду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове». Здесь перед нами большой круг земель, до которых должна дойти весть о русской победе: Дербент (Железные врата), Рим, Кафа в Крыму, Тырнов в Болгарии и, наконец, Царьград (Константинополь) – вот те пункты, до которых дойдет слава.[1025] В других списках «Задонщины» добавлен еще Орнач, т. е. Ургенч, в Средней Азии. Таковы отдаленные и разнообразные центры, которые были связаны с Москвой.

Это особое положение Москвы как пункта, к которому выводили водные пути по Дону и Волге, имело громадное значение. Москва выступает перед нами в роли крупного международного центра Восточной Европы в те ранние века ее существования, когда она нередко представляется нашим историкам в образе захудалой княжеской усадьбы. И действительно, мы видим, что через Москву проникают на Русь новые технические усовершенствования, утвердившиеся и вошедшие в обиход в средиземноморских странах и на Востоке. Ограничимся только несколькими, но тем не менее показательными примерами.

Палеографы считают одним из важнейших моментов в истории письма появление бумаги, вытеснившей дорогой пергамен. Наиболее раннее применение в Европе бумага получила на Юге, в Италии. В русских землях она стала внедряться в конце XIV в., но еще первая половина XV в. была временем борьбы пергамена с бумагой. И вот оказывается, что древнейшим русским документом, написанным на бумаге, является духовная грамота Симеона Гордого не позже 1353 г. Таким образом, бумага появилась в Москве уже в первой половине XIV в., гораздо раньше, чем в Новгороде и других русских городах того времени, и нашла себе применение в княжеской канцелярии для написания важнейшего государственного документа. Это говорит о том, что бумага уже получила распространение в Москве, что ее перестали считать непрочным материалом. Духовная Симеона Гордого напоминает нам о тех оживленных связях, которые Москва поддерживала с Константинополем и при его посредстве – с итальянскими торговыми городами.

Связи с Константинополем и южнославянскими странами помогали Москве выступать в роли освоителя новых технических усовершенствований, внедрявшихся на Руси после долгих лет культурного обнищания, вызванного татарскими погромами. В 1346 г. в Москве начали лить колокола. Литейным мастером был некий Бориско. В поздних летописных сводах он назван «Римлянином», но в ранних сводах он упомянут без этой добавки. Вероятно, мастер был болгарином, так как имя Борис особенно распространено в Болгарии.[1026] В 1404 г. на великокняжеском дворе в Москве были поставлены часы с боем; их ставил серб Лазарь, афонский монах.

[1027]

Близкие связи с Востоком подчеркиваются ранним появлением в Москве огнестрельного оружия – пушек и тюфяков. Как доказал В. В. Мавродин, слово «тюфяк» персидского происхождения и пришло к нам с Востока. Пушки и тюфяки впервые появляются в Москве, и летописец говорит о них по случаю разорения города Тохтамышем в 1382 г.

Таким образом, Москва в наиболее тяжелые годы татарского ига была тем местом, откуда технические усовершенствования Средиземноморья и Востока распространялись по русским землям. Но Москва с самого начала своей культурной деятельности была чужда слепому подражанию иноземному. Даже люди, получившие византийское образование, как митрополит Алексей, были далеки от преклонения перед чужой, византийской образованностью. Исследователи русского языка XIV в. отмечают любопытнейшую особенность двух московских Евангелий, написанных в Москве в 1354 и 1358 гг. В них заметно стремление приблизить старинную речь к народному московскому языку. Переписчики по просторечию пишут «Иван» вместо «Иоанн»; в евангелии 1358 г. «особенно заметно усилие передать мысль текста яснейшими русскими и даже простонародными оборотами речи»; употребляются такие выражения, как «и аще кто поимет тя в версту», «смотри цветца селнаго»[1028] и т. д.

Тенденция покончить с феодальной обособленностью отдельных земель проявляется и в искусстве. В частности, это сказалось в том, что лучший московский мастер начала XV в., непревзойденный Андрей Рублев, поехал во Владимир и расписывал там обветшавшие владимирские соборы.