Московский городской рынок, «торг», отличался большими размерами и был центральным местом великого посада. По имени торговых рядов древний Подол, лежавший под горой, у Москвы—реки, назывался Зарядьем. О расположении рядов в XVII веке мы имеем достаточно сведений в связи с тем, что была составлена опись рядов после страшного пожара 1626 года. Московские торговцы упорно тянулись к старине, и в 1626 году в прежнее расположение рядов внесены были только некоторые изменения, в остальном сами власти придерживались раздачи «торговых мест против старых их купленных, и вотчинных, и оброчных мест».
В начале XVII века городские ряды тянулись от Никольской улицы до Ильинки – «каменные лавки к городу к Кремлю лицом». До «разорения», т. е. еще в начале XVII столетия, в них сидели пирожники и харчевники. Ряды продолжались и далее к Варварке и вниз от нее, под гору, к Живому мосту на Москве—реке. Вся площадь перед Кремлем была занята скамьями торговцев, которые сидели и у Василия Блаженного, и на Лобном месте, и на Неглименском мосту.
В более раннее время торг, несомненно, находился в том же месте, что в XVI–XVII веках, так как торговцы были весьма консервативны и неохотно меняли насиженные места, к которым привыкли покупатели. Место для торга находилось в непосредственной близости к Москве—реке, за пределами кремлевских стен, «на посаде», где жили ремесленники и куда свободно могли приезжать крестьяне подмосковных сел.
В XVII–XVIII веках московский рынок описывался неоднократно, хорошо известны нам и названия отдельных торговых рядов, многие из этих названий восходят к древнему времени, но для историка раннего периода московской истории они дают очень немного. Любопытнее других два названия: «Сурожский шелковый ряд» (от Спасских ворот к Ильинскому крестцу) и «Суконный Смоленский ряд» (от Никольского крестца). Первое название связывает шелковые товары с Сурожем (Судаком), откуда они привозились в Москву. «Суконный Смоленский ряд» указывает на то, что сукна в основном привозились из Смоленска, торговля с которым имела для Москвы немаловажное значение.[423]
Для приезжих купцов существовал особый двор, о котором некоторые сведения можно почерпнуть из позднейших документов. Впрочем, гостиные дворы в Москве существовали уже в XV веке, что видно из запрещения удельным князьям, владевшим под Москвою дворцовыми селами, ставить на них гостей, «иноземцев и из Московской земли и из своих уделов». Приезжие гости должны были останавливаться только на «гостиных дворах» великого князя.[424]
СРЕДНЕВЕКОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТОРГОВЛИ
Торговля Москвы XIV–XV веков носила типично средневековый характер и была ограничена целым рядом стеснений и пошлин. Наиболее часто в документах упоминается «тамга», иногда с обозначением – московская, коломенская, городская. Но тамга была только самой распространенной и, возможно, самой тяжелой пошлиной. Кроме нее, существовало значительное количество других пошлин, далеко не полное перечисление которых находится в завещании одного из князей—совладельцев Москвы, князя Владимира Андреевича Серпуховского. Владимир завещает своей жене «треть тамги московские, и восмьчее, и гостиное, и весчее, пудовое и пересуд, и серебряное литье, и все пошлины московские». Из других московских грамот известно о существовании таких пошлин, как «костки московские», «пятно ногайское»,[425]
отданное Троице—Сергиеву монастырю будто бы еще при Дмитрии Донском.[426]Тамга и осмничее взимались с цены на товар, «а тамги и осмничего от рубля алтын», то есть по 3 копейки с рубля, или 3 %. Мыт и костки собирались с торговых людей.
Прежде чем продать тот или иной товар, продавец вынужден был уплатить целый ряд пошлин. Надо было платить за взвешивание товара («весчее»), за переезд по мосту («мыто») и т. д. Мелочные сборы буквально преследовали торгового человека и создавали для него множество неожиданных трудностей. Продавец, ехавший в город на возах, при переезде через реку должен был платить «мыто» и «костки». На таможенных заставах в середине XV века платили по деньге с воза и с человека («косток»). Проезд через мыто и платеж пошлин оберегался высокими штрафами за их нарушение; кто промытился,[427]
тот с воза платил промыта шесть алтын (18 копеек), а заповеди шесть алтын, сколько бы возов ни было.