— Профессор ругал строителей станции очистки канализации за подвоз дорогого торфа вместо использования расположенных прямо вокруг природных фильтров, — гнул свое Гавриловский. — Говорил, что никак не вяжется со здравым смыслом наличие вокруг города пустырей, покрытых илом, который можно было бы использовать как удобрение… И еще много чего мудрого подмечал, но при этом с восторгом описывал приключения не знавших раньше крестьянской жизни переселенцев и всерьез говорил, мол, «чем скорее мы заселим вымершие от неурожая деревни переезжающими с севера гражданами, тем лучше для Украины», — Гавриловский говорил с таким видом, будто цитировал что-то оскорбительное. — Не понимаю, как белое и черное так лихо меняется местами в здешних головах! Вы только себе представьте этот цинизм! — продолжал он. — Вот моя родовая деревня, вот в ней случился неурожай или какая-нибудь эпидемия, умерла куча близких мне людей. Мы оплакиваем, пытаемся собраться с силами, восстановиться… При этом, кстати, голод не уходит. Да, стало чуть получше, но люди продолжают умирать. Кто-то так и не найдя еды (ведь кордоны все еще стоят, селян все еще не пускают в города, вы знали?), кто-то от необратимых последствий, нанесенных организму двумя предыдущими годами, кто-то от горя… И тут нам присылают чужеродцев. Не в гости, а насовсем. Да еще и требуют, чтобы хаты умерших мы к их приезду хорошенько подготовили, и мебель им из собственных домов принесли. — Тут Гавриловский принялся кривляться: — «Заходите, господин Ордын Бах Масметович, спите на кровати моего деда, пользуйте собственноручно им обустроенный погреб для хранения своих шаманских побрякушек и не стирайте, пожалуйста, в кастрюле, бабка этого не любила, ее кастрюля — для борща или для согрева воды на купание, а для стирки корыто во дворе валяется… И да, за землей надо ухаживать… Не знаю уж, дорогой в десятом поколении кочевник Ордын Бах, как вам такое объяснить»… — Он снова заговорил нормальным тоном. — Это никакое не восстановление деревни, это самая что ни на есть оккупация! Запомните эту историю, Эльза Юрьевна, запишите… Сага о том, как мудрый человек, профессор, гигиенист, а одобряет подобные противоречащие всем основам духовности меры и решения…
— Андре, хватит, — вновь обратился к Гарвиловскому Арагон, а Эльза по привычке начала переводить. — История спорная, но любопытная. Твои наблюдения, как всегда, блестящи, но все это не повод для убийства. Мы, кстати, всегда знали, что ты не коммунист, и это нас, как ты знаешь, не смущало. Хочешь потолковать о политике и мироустройстве, давай откроем бутылочку вина, сядем на балконе, поговорим, как в старые добрые времена. Отпусти мадам балерину и…
— Не заговаривайте мне зубы, — резко отвернулся Гавриловский. — Впрочем, я и сам хорош. Увлекся оправданиями в столь неподходящий момент. Мне все же важно ваше одобрение… Поймите, я не мог поступить иначе! Милену бы здесь сгубили, как губят все, что попадает в руки к большевикам! Мне было дадено немало знаков о том, как я обязан поступить. Хотя бы та история с жено- и детоубийцей. Или то, что сама Милена мне рассказала о своих планах. Да, в день перед отъездом, да, прощаясь. Но кто вообще обязывал ее все рассказывать? Ей, видите ли, было бы неловко исчезнуть, ни о чем не предупредив и удивив меня дальнейшим развитием сюжета. Как-будто подсознательно молила, чтобы я вмешался и не дал ей тут погибнуть… — он улыбнулся каким-то своим собственным мыслям. — Или вот как иначе объяснить тот факт, что мадам Бувье хранит снотворное всегда на видном месте? И именно такое, какое использует моя маман, так что я точно знаю, сколько капель пить можно, а сколько уже вызовет серьезный обморок. А как вам появление Семенко? Декоратор так призывно махал билетом на поезд и паспортом, что я мгновенно понял, что должен их у него забрать. Он после ссоры с каким-то там скульптором был не в себе и, не разбирая, выпил то, что я ему подсунул под видом утешительного чая. Дурак, которого мне точно подкинула судьба, чтобы я понял, как догнать Милену. Я должен был хоть как-то защитить любимую от боли. Выстрел был метким. Она не мучилась ни секунды. Я выполнил свой долг…
— Возможно, — снова вмешался Морской. — Но это в прошлом. А сейчас вы губите ни в чем не повинного человека. Неужели вам не жалко Ирину Александровну? Вы сами описали наш мир. Цель оправдывает средства. У вас есть шанс спастись, лишь сдавшись. Заложница тут никого не остановит. Ее убьют, чтоб не мешала делу…
— Вот и проверим, — хищно оскалился Гавриловский. — Мы-то с вами знаем, что именно балерина виновата во всей этой скверной истории. Ее как раз не жалко!
— Очень мило! — одними губами прошептала Ирина.
— Давайте хотя бы сменим заложника, — Морской не отставал. — Отпустите Ирину, возьмите меня. Она вам бесполезна, а я все же не последний человек в этом городе. Известному журналисту, возможно, не дадут погибнуть зря…