Труп из Первой столицы

— Ну раз Поль за, другие возражать не станут. Он редко проявляет энтузиазм, и мы стараемся поддерживать такие в нем порывы… — пояснил Гавриловский, переводя сразу и Эльзу Юрьевну, и мадам-поэтку, и Луи Арагона.

— Владим Владимыч бывал у нас много раз, — Морской в мгновение ока выстроил нужную стратегию разговора. — Мой приятель Григорий Гельдфайбен даже книгу про это написал. Ее, правда, пока не издали, но там уйма всего интересного. По версии Григория, например, наш город мог сыграть роковую роль в судьбе поэта. Товарищ Горожанин, бывший начальник нашего Харьковского ОГПУ, дружил с Маяковским и когда-то одарил его новеньким маузером с документами. Возможно, тем самым, из которого был произведен роковой выстрел. Думаете, из другого?

— Друзей-чекистов и даренного оружия у Владим Владимировича было много, — неопределенно пожала плечами Эльза Юрьевна. — Вы лучше расскажите, о чем Володя тут говорил, с кем дружил, где бывал…

— Да много с кем, — Морской на миг растерялся, но тут же пришел в себя. — В книге Григория, среди прочего, рассказывается, что Маяковский очень хвалил Шевченко. Говорил, что те, кто не читал Кобзаря в оригинале, теряют половину ощущений. Что еще? — Он лихорадочно принялся вспоминать. — На Университетской горке зимой 21-го Маяковский долго смотрел вниз на панораму и сказал памятное: «Хорош Харьков, хорош! И даль, и движение. Есть у него свое обличье»… Еще я знаю место, где Маяковский проиграл в бильярд. Кому? Конечно, нашему местному гению Майку Йогансену.

— Но Маяковский никогда не проигрывал! — закурлыкала переводимая Гавриловским мадам Бувье.

— Харьков, видимо, благоволил к своим счастливчикам больше, чем к чужим, — нашелся Морской. — Наш Йогансен тоже никогда не проигрывал. Нашла коса на камень. Дело было в клубе писателей имени Василя Блакитного.

— Правильно ли я понимаю, что это тот самый Блакитный, вдова которого вышла замуж за Михаила Ялового, из-за ареста которого расстроился и застрелился Хвылевой? — живо включилась в тему Эльза Юрьевна. И даже карандаш взяла, чтобы записывать.

— М-м-м… Мадам осведомлена больше меня, — осторожно пробормотал Морской, а мысленно порадовался за Ялового, которого когда-то хорошо знал и уважал. Того, почти сошедшего с ума от надуманных страхов перед якобы мечтающими его погубить литературными абонентами, арестовали, ворвавшись ночью, и, поверив в дикие признания больного человека про терроризм, осудили… И самое нелепое, что все (и в том числе Морской, который к тому времени давно уже с Михаилом не общался) сочувственно молчали. Выходит, что не все! Хвылевой, выходит, хоть радикально, но пытался показать несправедливость происходящего…

— Мадам умеет расспрашивать людей, потому и осведомлена. Мне изливают душу или спорят, или, напротив, чтобы что-то утаить, в подробностях рассказывают все остальное. Мадам — писатель, — пояснила сама про себя хозяйка в ответ на реплику Морского.

— Тут и расспрашивать не надо, просто слушай, и все, — прокурлыкала мадам Бувье, и на этот раз, опередив Гавриловского, Эльза Юрьевна перевела сама. — В этом доме все кишит легендами! — добавила она уже от себя. — И жильцы с удовольствием их пересказывают. Только успевай записывать! Но вы говорил про другое. Итак, в доме писателей имени Блакитного однажды Маяковский…

— Играл на бильярде и проиграл. В качестве наказания он должен был залезть под стол и кукарекать. И кукарекал!

Все рассмеялись и, условившись проехаться по местам, где бывал Маяковский, засобирались вниз, где уже должен был ждать выделенный специально для важной экскурсионной группы комфортабельный новейший автобус ЗИС-8.

— Я хочу побывать в этом клубе! — в тон курлыкающей мадам Бувье произнес Гавриловский.

— Побываете! — заверил Морской.

— А я хочу большего! Я должен сыграть в этом клубе на бильярде! — переключился на роль Арагона переводчик.

— А я, — начал было на французском Поль Шанье, но тут же обиженно зыркнул на Гавриловского и переключился на язык предков: — не надо меня кривлять, я и сам могу. Я хотел бы в этом клубе выпить… Ну, или где-то еще…

— Ну а я — познакомиться с вашим Йогансеном, — улыбнулась Эльза Юрьевна.

— Сыграете! Выпьете! Познакомитесь! — раскланивался Морской. — Пить, кстати, стоит белое вино с обжаренным в соли миндалем. Именно там его весьма рекомендую!

А Коля перешел, наконец, к главному:

— Но по заявке ваша группа должна быть больше. Где же товарищ Иссен?

— Заболела. Оно и ожидалась. Еще три дня назад бедняжка так осипла, что еле говорила. Мы позвонили доктору, тот предложил — вы не поверите! — отрезать гланды. Мы решили не связываться с вашей медициной никогда, — курлыкал Гавриловский в тон Бувье. — И вот теперь Милена расхворалась до того, что лучше ей полежать дома. Нет! Навестить ее нельзя! Что за вздорное желание? Барышня в постели и не одета.

Арагон с Гавриловским тем временем уже спускались вниз, а дамы и Морской с Колей все еще топтались в квартире. Бувье ушла сказать что-нибудь на прощание своей больной, Триоле осматривала себя в зеркало…