Трущобы Петербурга

Красивое, покрытое здоровым румянцем лицо молодой женщины стало белее полотенца.

— Неужто поедешь? — спросила она с ужасом.

— Чего ты испужалась! — воскликнул муж. — Чай, в Питере не ведмеди живут, а те же добрые люди.

— Поезжай сам, коли тебе приспичило! — решительно сказала Марья, — а я останусь здесь, при маменьке.

— Врешь, поедешь!

— Что хошь делай со мною, а не поеду. Мало ли людей туда ездят, а жен дома оставляют?

Бабушка Иринья только плакала, чувствуя, что ее уговоры ни к чему не приведут. В особенности восстал против этой поездки дядя Елизар:

— Натолковали тебе, дураку, про Питер этот, а ты и уши развесил! И дернула нелегкая этого Матюшку в соблазн вводить тебя, будто сам и обойтись не может!

— Да он пишет, что там у меня будут такие доходы, что здесь в год не заработаешь того, как там в месяц!

— То-то там богачи есть! — сказал он. — Что неделя, то оттуда их к нам по этапу доставляют… Да, брат, везде хорошо, где нас нет. Ну да шут с тобой, поезжай, только хозяйство на кого оставишь?

— На тебя, дядя Елизар. Возьми на свое попечение, да и матушку мою тоже. По гроб благодарен буду!

— Мне и за своим хозяйством не усмотреть, — упрямился дядя. — Иринью-то я возьму, а землю с домом кому-нибудь в аренду сдай…

— Отдать-то не шутка, надо на долгое время. А вдруг придется домой вернуться, коли там не повезет?

— Эх, паренек, глупой твой разумок, сидел бы дома да хлеб жевал свой собственный, а не в батраках живучи найденный… Ну ладно, пусть будет по-твоему, поезжай с Богом, а потом авось вспомнишь про меня, старика. Правду, мол, говорил дядя Елизар, да жаль, что вовремя его не послушал.

— Да что это ты все каркаешь, как ворона! — рассердился Иван.

— Тебе же добра желаючи. Там ведь кому как повезет. Иной раз богач с сумой уйдет оттуда, а иной бедняк тыщи достанет. Все это зависит от карахтера.

— Как это от карахтера?

— Да так… Плут какой-нибудь, прохвост, совесть от себя утаивши, тот и наживет, грабивши встречного и поперечного… Сказано ведь: от трудов праведных не наживешь домов каменных!

— Значит, по-твоему, и мой брат такой?

— Зачем? Матвея я хорошо знаю, мужик честный и легко, может быть, попал на хорошего хозяина, которому угодить сумел, ну и пошел в гору. Это бывает, но очень редко… Особенно если он ухо востро держит.

— Это насчет хозяина?

— Не хозяина, а насчет людей, с которыми дело имеет. Иной раз так подведут, что и своих не узнаешь.

Слова эти заставили Ивана немного призадуматься; но письмо брата было так убедительно, что он, встряхнув кудрями, сказал:

— Беда не беда, повидался!

И решился ехать.

Сборы были недолги. Быстро распродал еще невымолоченный хлеб, огородный овощ и, оставив Елизару скотину и двух лошадей, пустился в путь искать от счастья счастья.

Сначала мать не хотела благословлять упрямого сына, но потом смиловалась и, рыдая, благословила его и горько плачущую Марьюшку.

Да, горько плакала Марья, оторванная от своего гнезда, где она родилась, выросла и вышла замуж. Кроме того, у нее сжималось сердце от какого-то тяжелого предчувствия. Чуть ли не все жители села провожали отъезжающих. Предварительно был отслужен молебен, причем священник Павел, обратившись к Ивану, сказал:

— Напрасно, Дементьев, напрасно… Все у тебя было ладно, и соседи завидовали… Ну, Бог с тобою. Поезжай. Дай Господь тебе счастья.

«И этот говорит то же самое, что и все», — думал Иван, и тут тоже, как и у жены, сжалось его сердце.

Железнодорожная станция находилась в пяти верстах от села.

И Иван с женою, сопровождаемые Елизаром и некоторыми односельчанами, прибыли туда на нескольких телегах. Все почти были пьяны, не исключая даже самого Ивана.

— Да полно тебе, Марья, чего разгорюнилась, — говорил он жене. — Чай не на похороны едем!

Дядя Елизар поддерживая под руку плачущую бабушку Иринью, говорил ей:

— По-моему, и убиваться по ним не стоит, потому что вряд ли им полюбится питерское житье, вспомнят о деревне и вернутся. Сказано ведь: славны бубны за горами, пока их не видишь, а увидишь или услышишь, совсем иное выходит.

Раздался третий звонок, и пассажиры заняли свои места. Какой-то парень, наигрывая на гармонии, пел:

Печка топится парами,А машина — дровами,

Я у миленка рупь взяла,Села да поехала!

Поезд стал медленно отходить.

Стоявшие на платформе мужики и бабы кричали:

— Прощайте, прощайте! Возвращайтесь поскорей.

Марьюшка плакала. Она предчувствовала, что никогда уже больше не увидит родных мест.

Глава II

Маленький комедиант

ДОМ, В КОТОРОМ волею судьбы Матвей сделался управляющим (это бывает редко для безграмотного мужика), находился в аристократической части Петербурга и принадлежал одному видному общественному деятелю, Павлу Михайловичу Бухтоярову.

Сперва Матвей, как водится, приехав из деревни, поступил в подручные к своему земляку в этом же доме. Не прошло и года, как он сам сделался старшим дворником, а потом даже управляющим.