Трущобы Севен-Дайлз

– Собственно, это миссис Питт первой узнала местонахождение Гарви, – сухо продолжил он. – От священника в Севен-Дайлз. – Они бок о бок шагали по дорожке, что вела прочь от Олд-Бейли в направлении Ладгейт-Хилл, а затем дальше на восток к громаде собора Св. Павла, чей темный купол резко выделялся на фоне ослепительно-синего неба.

– Это в духе Шарлотты, – ответила Веспасия.

Наррэуэй глубоко вздохнул, как будто хотел что-то сказать, но затем мысль ускользнула, уступив место другой, куда более мрачной и гнетущей.

– В Египте было совершено зверское преступление, – произнес Наррэуэй так тихо, что Веспасия едва разобрала его слова. – Двенадцать лет назад. А совершили его Ловат, Гаррик, Сандерман и еще один человек, четвертый, по имени Йейтс. Фердинанд Гаррик покрыл их тогда. Но если теперь правда всплывет, Египет рванет, как пороховая бочка, что, в свою очередь, может стоить нам Суэцкого канала. Чтобы скрыть правду, есть те, кто готовы убивать.

– Понятно. – Веспасия глубоко вздохнула. Его слова не стали для нее неожиданностью. Похоже, в этой истории смешалось все – деньги, власть, политические страсти.

– То есть следует понимать, что Ловата покарали за его злодеяние?

– Похоже на то. Помоги им бог… их можно понять. Но Стивена Гаррика я буду оберегать столько, сколько понадобится. Можете так и сказать его отцу. У меня не меньше причин для того, чтобы постараться сохранить младшему Гаррику жизнь, чем у него. Прошу вас, не пытайтесь меня переубедить. Мне пока неизвестны все участники этой игры и кто из них на чьей стороне. Я бы с великим удовольствием спас Райерсона, но, увы, сделать это выше моих возможностей.

Веспасия на мгновение задумалась.

– А могу я навестить его, предложить ему услуги друга? – спросила она.

– Это можно будет сделать сегодня вечером, – пообещал Наррэуэй. – Тогда вы сможете сказать ему все, что пожелаете. Боюсь, что позже, по окончании суда, у вас больше не будет такой возможности.

– Понятно, спасибо, – поблагодарила она, внезапно дрогнув голосом.

– Леди Веспасия! – Наррэуэй не рискнул обратиться к ней лишь по имени, без титула.

– Да? – К ней вновь вернулось самообладание.

– Мне действительно жаль. – Лицо Наррэуэя на миг исказила гримаса неподдельной боли. Веспасия не знала, почему он принимает судьбу Райерсона так близко к сердцу и даже верит ли он в его вину. Однако она твердо знала одно: все его эмоции были глубокими и искренними, частью его «я», а отнюдь не притворством.

Под темной тенью собора Св. Павла она остановилась и повернулась к нему лицом.

– Есть вещи, которые выше нас, – тихо произнесла она. – Как бы страстно мы их ни желали.

Ей показалось, что Наррэуэй смутился, чего за ним она раньше не замечала.

– Приходите ко входу Ньюгейтской тюрьмы в восемь, – сказал он, после чего повернулся и зашагал назад, к зданию суда.

***

Даже при всем своем влиянии Наррэуэй сумел добиться для Веспасии лишь короткого визита. Она ожидала увидеть у Райерсона признаки упадка духа, который он наверняка испытывал. Однако, несмотря на свою внутреннюю готовность, увидев его, она была потрясена. Она помнила его как крупного, крепкого мужчину. От него всегда исходила некая внутренняя сила, которая была его отличительной чертой – даже больше, нежели его ум, характер и шарм.

Он стоял перед ней у входа в камеру – бледная тень былого человека. Его кожа была бледна и напоминала высохший пергамент, и хотя на нем была та же самая одежда, в которой она видела Райерсона в последний раз, сегодня та болталась на нем как на вешалке.

– Веспасия, как хорошо, что вы пришли, – глухо произнес он, протягивая для рукопожатия руку, однако тотчас отдернул ее – еще до того, как Веспасия успела к ней притронуться, – как будто испугался, что, возможно, ей это будет неприятно.

Ее, в свою очередь, пронзила ужасная мысль: возможно, перемены в нем объясняются тем, что он больше не верит в невиновность Аеши Захари. Он не был похож на страстотерпца, скорее на человека, чьи мечты разбиты вдребезги.

Веспасия заставила себя улыбнуться – совсем чуть-чуть.

– Мой дорогой Сэвил, – ответила она. – Этим я обязана многим людям, – что было неправдой, однако она знала, что пусть на миг, но ему станет легче. – И у меня есть всего несколько минут, прежде чем несчастный надзиратель придет за мной, как то велит ему сделать его долг, – добавила она. – Мне подумалось, что я могла бы чем-нибудь вам помочь. Сделать для вас нечто такое, о чем до сих пор вы не могли просить кого-то другого. Если у вас есть такая просьба, не стесняйтесь, говорите, ибо, боюсь, второй такой возможности поговорить наедине у нас больше не будет.

Это была суровая правда, времени же ходить вокруг да около тоже не было. Если он мог о чем-то просить, то только сейчас, этим вечером.