Читаем Труженики моря полностью

Человек, судя по форменному плащу, береговой сторож, следил за всеми движениями трехмачтовика. Корабль вытянул шток у бизань-мачты и обрасопил крюсель как можно ближе, чтобы стеснить паруса и поменьше подвергаться влиянию ветра и течения. Благодаря этой мере он передвигался не больше как полулье в час.

В открытом море и на вершине скалы было еще совсем светло. Внизу на берегу начинало темнеть.

Береговой сторож так увлекся созерцанием корабля, что стоял не оглядываясь. Он стоял спиной к безобразной лестнице, соединявшей скалистую вершину с морем. Он не видел, что на лестнице что-то шевелилось. Там, вероятно до прихода сторожа, кто-нибудь спрятался за одним из выступов. Время от времени из-за камня выставлялась голова, смотрела наверх и следила за движениями сторожа. Голова эта, в широкой американской шляпе, принадлежала квакеру, дней десять тому назад разговаривавшему с капитаном Зуелла на отмели, возле малой бухты.

Вдруг внимание берегового сторожа удвоилось. Он быстро обтер рукавом стекло подзорной трубы и уставил ее на трех-мачтовик.

От корабля отделялась черная точка.

Черная точка, похожая на муравья в море, была лодка.

Лодка, казалось, приближалась к берегу. На ней виднелось несколько матросов.

Она быстро двигалась по направлению к выступу Деколле.

Зрение сторожа напрягалось до последней степени. Он не терял из виду ни одного из движений лодки. Он подошел к самому краю отвесной скалы.

В эту минуту на верху лестницы показался квакер. Сторож не видал его.

Квакер приостановился, опустив руки и стиснув кулаки, посмотрел на спину сторожа глазом целящегося охотника.

Четыре шага отделяли его от сторожа; он выставил ногу вперед, потом остановился; сделал еще шаг и опять остановился; он не делал никакого другого движения, кроме перестановки ног; все остальное тело его было неподвижно; ноги бесшумно двигались в траве; он сделал третий шаг и остановился; он почти касался сторожа с трубой в руке. Квакер медленно приподнял обе руки свои на высоту ключиц сторожа, потом быстро опустил их, и кулаки его ударились о плечи сторожа. Сотрясение было страшное. Сторож не успел крикнуть. Он полетел головой вперед прямо в море. Подошвы его мелькнули молнией в воздухе. Точно камень в воду. И опять все закрылось.

По темной воде разошлось два, три круга.

На траве осталась только труба сторожа, выбитая у него из рук ударом.

Квакер нагнулся, посмотрел, как сглаживались круги под скалой, подождал несколько минут, потом выпрямился и пропел сквозь зубы:

Полицейский умер,Потерявши жизнь.

Он нагнулся еще раз. Ничего не было видно. Только на том месте, где потонул сторож, на поверхности воды образовался какой-то темноватый сгусток, расширявшийся по колебавшимся волнам. Вероятно, сторож разбил себе череп о какую-нибудь подводную скалу. Кровь его всплыла и образовала пятно над водою. Квакер, глядя на это красноватое пятно, заметил:

— За четверть часа до смерти он еще…

Он не кончил.

Сзади него кто-то сказал очень мягким голосом:

— Это вы, Рантен. Здравствуйте. Вы убили человека.

Он обернулся и увидел шагах в пятнадцати от себя маленького человека с револьвером в руке. Он отвечал:

— Как видите. Здравствуйте, сьер Клубен.

Маленький человек вздрогнул.

— Вы меня узнаете?

— Ведь вы же узнали меня, — возразил Рантен. Между тем на море раздался плеск весел. То приближалась лодка, завиденная береговым сторожем.

Сьер Клубен сказал вполголоса, как будто про себя:

— Ловко сделано.

— Что вам угодно? — спросил Рантен.

— Ничего особенного. Мы с вами не видались лет десять. Вы, должно быть, поразжились с тех пор. Как вы поживаете?

— Хорошо, — сказал Рантен. — А вы?

— Очень хорошо, — ответил сьер Клубен. Рантен сделал шаг к сьеру Клубену.

Легонький, сухой звук донесся до его слуха. Сьер Клубен взвел курок.

— Рантен, между нами пятнадцать шагов. Расстояние хорошее. Оставайтесь на своем месте.

— Чего вы от меня хотите? — сказал Рантен.

— Хочу поговорить с вами.

Рантен не двигался. Сьер Клубен продолжал:

— Вы убили берегового сторожа.

Рантен приподнял край шляпы и отвечал:

— Вы уже сказали мне это.

— Не в таких точных выражениях. Я сказал: человека; а теперь говорю: берегового сторожа, под нумером шестьсот девятнадцатым. Он был отец семейства. Оставил жену и пятерых детей.

— Так и быть должно, — сказал Рантен. Оба помолчали с минуту.

— Береговые сторожа — люди выборные, — сказал Клубен, — почти все старинные моряки.

— Я заметил, — сказал Рантен, — что все вообще оставляют жену и пятерых детей.

Сьер Клубен продолжал:

— Угадайте, что мне стоит этот револьвер?

— Славная штука, — отвечал Рантен.

— Во что бы вы его оценили?

— По мне — ему и цены нет.

— Он стоит мне сто сорок четыре франка.

— Вы купили его, должно быть, в оружейной лавке, в переулке Кутанхез, — сказал Рантен.

Клубен продолжал:

— Он и не крикнул. Падение порвало голос.

— Сьер Клубен, сегодня ночью быть ветру.

— Я один в секрете.

— Вы все еще живете в трактире «Жан»? — спросил Рантен.

— Да, там недурно.

— Я там едал отличную капусту.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза