Труженики моря

Однако замечательная вещь, доказывавшая отличное устройство машины: последняя вышла из этой борьбы почти нетронутою. Хозяин «Шильтьеля» уверял, что в «рукоятке» не заметно никакой важной порчи. Мачты корабля не выдержали бури; но труба машины устояла. Железные перила капитанского мостика были только скручены; тамбуры пострадали; клетки были сдавлены; но у колес, по-видимому, не оторвано ни одной лопасти. Машина оставалась невредимой. Таково было мнение хозяина «Шильтьеля». Кочегар Эмбранкам разделял его убеждение. Этот негр, имевший более понятливости, чем многие из белых, был поклонником машины; он поднимал руки и, растопыривая свои все десять черных пальцев, говорил безмолвному Летьерри: «Хозяин, механизм жив».

Так как спасение Клубена казалось достоверным и корпус «Дюранды» был отдан на произвол судьбы, то в разговорах между группами весь вопрос был о машине. В ней принимали участие, как в человеке. Удивлялись ее хорошему поведению.

Мало-помалу эта машина сделалась единственным предметом заботливости.

Вся суть дела заключается в машине. Построить новый корабль можно, а сделать новую машину недостало бы денег, а пуще того — мастера. Напоминали, что строитель машины умер. Она обошлась в сорок тысяч фунтов. Никто не решится рискнуть таким капиталом ввиду подобной случайности, тем более, что, как оказалось теперь, пароходы погибают, подобно другим кораблям; нынешний случай с «Дюрандой» уничтожил ее прежние успехи. Однако прискорбно думать, что в настоящую минуту этот механизм еще цел и невредим и что не пройдет пять-шесть дней, как он уже будет, вероятно, разломан в куски, подобно кораблю. Пока он существует, еще дело можно поправить. Одна только потеря машины была бы незаменима. Надо спасти машину.

Спасти машину, легко сказать. Но кто возьмется за это? Разве это возможно? Если была когда-нибудь мечта неисполнимая и безумная, то именно эта: спасти машину, засевшую на Дуврах. Послать судно и экипаж для работы на эти скалы было бы нелепо: об этом не следовало и думать. В первый же шторм якорные цепи были бы подточены вершинами подводных скал, и судно разбилось бы об утес. Это значило бы послать другое крушение на помощь первому. В своего рода пещере, на верхней площадке, где, по преданию, укрывался несчастный, умерший с голода, едва было места для одного человека. И так для спасения этой машины надобно было бы, чтоб один человек отправился к Дуврским скалам, чтобы он отправился туда один, один в это море, в эту пустыню, на расстоянии пяти миль от берега, один среди всех ужасов. Да и как приступить ему к спасению машины? Он должен быть, в таком случае, не только матросом, но и кузнецом. Да и среди каких испытаний? Человек, который покусился бы на это, был бы больше чем герой. Он был бы глупец: в некоторых предприятиях, несообразных, где необходимы, по-видимому, нечеловеческие усилия, храбрость может быть превзойдена только безумием. Да и, наконец, пожертвовать собою старому железному хламу — не безрассудно ли? Нет, никто не пошел бы к Дуврским скалам. Надо было отказаться от машины, как и от всего остального. Спаситель, нужный для этого, не явился бы. Где найти такого человека?

Такова была высказанная сущность всех предположений, выраженных шепотом в этой толпе.

Хозяин «Шильтьеля», бывший некогда шкипером, выразил общую мысль восклицанием:

— Нет! Дело кончено. Еще не родился такой человек, который пошел бы туда и привез бы машину.

— Если уж я туда не иду, — прибавил Эмбранкам, — так значит, нельзя туда идти.

Хозяин «Шильтьеля» махнул левой рукой с тою резкостью, которая выражает убеждение в невозможности дела, и продолжал:

— Если бы он существовал…

Дерюшетта повернула голову.

— Я вышла бы за него замуж, — сказала она. Наступило молчание.

Человек, очень бледный, вышел из среды групп и сказал:

— Вы вышли бы за него замуж, мисс Дерюшетта?

Этот человек был Жилльят.

Все подняли глаза на Жилльята. Месс Летьерри совершенно выпрямился. У него под бровями блистал странный свет.

Он взял кулаком свою матросскую шапку и бросил ее на пол; потом бросил торжественный взгляд перед собою, не видя никого из присутствовавших лиц, и сказал:

— Дерюшетта вышла бы за него замуж. Даю в этом честное слово Богу.

IX

В ночь, следовавшую за этим днем, луна должна была бы светить с десяти часов вечера. Однако, сколь ни благоприятными казались ночь и ветер, ни один рыбак не собирался выйти в море. Причина тому была простая: петух пел в полдень, а когда петух поет в неурочный час, то улов бывает неудачен.

Однако в тот вечер при наступлении ночи один рыбак, возвращавшийся в Омитоль, удивился. На высоте Гумэ-Парадиса, подальше обеих Брэй и обеих Грюн, слева от бакена Плат-Фужер, представляющего опрокинутую воронку, и справа от бакена Св<ятого> Сампсона, представляющего фигуру человека, ему привиделся еще третий бакен. Что это за бакен? Когда его там поместили? Какую мель он обозначает? Бакен тотчас же отозвался на эти вопросы; он двигался. Удивление рыбака не уменьшилось. Когда все возвращались, кто-то отправился в путь. Кто? Зачем?