Труженики моря

На рассвете в беспредельном пространстве моря можно было видеть два предмета, расстояние между которыми все более и более уменьшалось. Одним из этих предметов была парусная лодка, а в ней Жилльят. Другой предмет, неподвижный, колоссальный, мрачный, походил на чудовищные ворота.

Утренний свет разливался все более и более на востоке, белизна горизонта увеличивала черноту моря. На другой стороне неба садилась луна.

Чудовищные ворота были скалы Дувра. Масса, которая торчала между ними, — была «Дюранда».

Скалы, еще мокрые от вчерашней бури, казались вспотевшими. Ветер стих, море слегка волновалось, кое-где из-под воды виднелись рифы, о которые живописно разбивались волны. С открытого океана доносились звуки, походившие на жужжание пчел.

Жилльят, быстро работая веслами, все плыл, на нем была его обыкновенная морская одежда — шерстяная рубашка, шерстяные чулки, башмаки с гвоздями, вязаная куртка, толстые штаны с карманами; а на голове красный колпак.

Было уже совершенно светло, когда он приплыл в воды рифа. Он входил сюда осторожно и часто бросал лот.

Ему нужно было найти удобное место, чтобы пристать и выгрузиться, так как с ним были мешок сухарей, мешок муки, корзинка с сушеной рыбой и копченой говядиной, большая манерка с пресной водой, норвежский пестрый ящик с несколькими рубашками, просмоленным верхним платьем и бараньей шкурой, служившей ему ночным одеялом.

Отправляясь из Бю-де-ла-Рю, он сложил все это на дно бота и прибавил еще свежеиспеченный хлеб. Торопясь в путь, он захватил с собою, для предстоящей ему тяжелой работы, только кузнечный молот, топор, топорик, пилу и веревку с узлами и крюком. С подобной веревочной лестницей и умением ею пользоваться искусный моряк взлезает на самые страшные крутизны.

Кроме всего этого на дне бота лежал рыболовный прибор.

В ту пору, когда Жилльят подходил к скалам Дувра, море убывало. Волны, отливая от скал, обнажали у подошвы Малого Дувра несколько уступов. Эти площадки были очень удобны для разгрузки. Но надо было торопиться, они находились над водой только до прилива.

Перед этими-то утесами Жилльят остановил свой бот, снял башмаки, выскочил босой на слизистые поросли и, привязав бот к выдающемуся острию скалы, полез по узкому гранитному карнизу, под самую «Дюранду». Взобравшись, он начал ее рассматривать.

«Дюранда» была втиснута между двумя скалами на высоте двадцати футов над морем.

Впрочем, на скалах Дувра была только половина «Дюранды».

Исторгнув судно из объятий волн, ураган как бы выдрал его с корнем из воды. Вихрь его рвал, водоворот удерживал, и влекомое таким образом в противоположные стороны грозными руками бури судно наконец переломилось, как щепка. Корма с машиной и колесами врезалась в скалы и остановилась, а нос, унесенный шквалом, разбился в щепы о камни.

Нижняя, грузовая часть корабля с вышибленным дном выбросила в море помещавшихся в ней быков, которые тут же и захлебнулись.

Часть носового борта еще не оторвалась от кормы и висела в воздухе, но так слабо, что ее можно было отбить одним ударом топора.

В далеких извилинах рифа плавали доски, балки, лохмотья парусов и куски цепей.

Жилльят смотрел со вниманием на «Дюранду», которую ему надо было снять и увезти одному.

XI

Дувры не похожи друг на друга: гранит Большого Дувра имеет закругленные очертания и нежен на ощупь, как пробирный камень, что, однако, не мешало ему быть весьма твердым. Малый Дувр на вершине заострен и походил на рог.

На Малый Дувр можно было взобраться, но не удержаться на нем; на Большом можно было удержаться, но зато на него нельзя взобраться.

Жилльят, осмотрев и сообразив все это, возвратился на бот, выгрузил из него вещи на первый уступ, выставляющийся из-под воды, сделал из них тюк и затем, работая ногами и руками, цепляясь за малейшие выпуклости скалы, взобрался до висевшей на воздухе «Дюранды».

Поравнявшись с кожухами, он вскочил на палубу.

Остатки корабля представляли изнутри самое грустное зрелище.

Повсюду виднелись самые ужасные следы разрушения. Железные болты и скобы — все это было самым странным образом исковеркано, казалось, что это как будто сделано нарочно. Так и хотелось сказать: экая злоба!

«Дюранда» походила на человека, перерубленного пополам; из раны торчала целая масса обломков, похожих на внутренности трупа. Канаты развевались по ветру, цепи звякали, все волокна, все нервы корабля были напоказ. То, что не было изломано в щепы, было изуродовано. Все было разбито, расшатано, уничтожено; нигде никакой связи, целый поток брусьев, досок, болтов и канатов висел на воздухе, грозя ежеминутно рухнуться.

Пена моря презрительно плевала на всю эту безобразную груду.

XII