Труженики моря

Фосфоричность, на которую Жилльят обратил особенное внимание, угрожала ему, может быть, но в настоящем случае она оказала ему немаловажную услугу. Без нее его непременно сковал бы сон. Она разбудила его и осветила ему дорогу. Трепещущий свет этот сделал опасность очевидной и меры предусмотрительности возможными. Теперь «Пузан» с машиной свободен и может выйти в путь, как только Жилльяту заблагорассудится.

Только Жилльят, казалось, вовсе перестал думать об отплытии. Укрепив на трех якорях «Пузана», он отыскал в своей кладовой самую толстую цепь и прикрепил ее к гвоздям, прибитым на обоих Дуврах. Вместо того чтобы открыть выход, он загородил его окончательно.

Фосфорность светила еще, но гораздо слабее.

Жилльят стал к чему-то прислушиваться.

XXVII

Ему послышалось вдали что-то слабое, не невнятное, — что-то похожее на гром.

Он стал вслушиваться. Отдаленный шум возобновился. Жилльят тряхнул головой, как человек, знающий в чем дело.

Через несколько минут он был на другом краю прохода, у восточного выхода, и принялся вбивать огромные гвозди в гранит по обе стороны прохода, как он сделал в Дуврах.

Трещины этих скал были приготовлены заранее и снабжены деревянными клиньями. Так как с этой стороны скала была сильно попорчена, трещин было много, и Жилльят имел возможность набить гораздо больше гвоздей, чем у входа в Дувры.

Вдруг фосфорический свет угас. Точно его кто-нибудь задул; его сменили сумерки, с минуты на минуту более светлые.

Вбив гвозди, Жилльят принялся таскать бревна, веревки, цепи, и, не отводя глаз от работы, не рассеиваясь ни на минуту, он принялся строить в узеньком канале решетчатую изгородь, принятую в настоящее время наукою и называемую волноразбивательным снарядом.

Между тем солнце встало, совершенно ясно. Небо было чисто, море спокойно.

Жилльят спешил. Он был тоже спокоен, но в поспешности его проглядывала тревога.

Он быстро переходил от скалы к скале, от вновь воздвигаемой изгороди в кладовую. Тут обнаружилась польза запаса разных корабельных обломков. Очевидно, что Жилльяту предстояла встреча с случайностью, которую он имел в виду.

Он передвигал балки толстой железной полосой, заменявшей ему рычаг.

Дело слаживалось так быстро, что казалось, будто оно не строилось, а росло.

Утвердив первые перекладины волнорезки, Жилльят взобрался на них и стал слушать.

Отдаленный шум становился явственнее.

Жилльят продолжал строить, погрызывая понемногу сухарь. Ему хотелось пить, но у него не было больше пресной воды. Он выпил остатки за ужином, накануне.

Он нагородил еще четыре или пять перекладин, снова взлез на них и стал слушать.

Шум на горизонте смолк. Все было тихо.

Море было спокойно и величаво. На горизонте тянулась длинная черная нить перелетных птиц. Они летели быстро и направлялись к земле. Они точно бежали от чего-нибудь.

Жилльят принялся доканчивать волнорезку.

Он сделал ее как можно выше, как только позволял выгиб скал.

Около полудня солнце показалось ему жарче, чем следовало бы. Полдень — критический час дня. Жилльят взобрался на самый верх выстроенной изгороди и принялся разглядывать даль.

Море было больше чем спокойное, оно было неподвижно. На горизонте ни одного паруса. Небо всюду ясно, только синева побелела. Эта бледность была какая-то странная. На западе показалось маленькое зловещее пятнышко. Оно не двигалось с места, но росло. В бурунах вода легонько вздрагивала.

Хорошо, что Жилльят догадался сделать волнорезку.

Близилась буря.

Бездна решилась дать сражение.

XXVIII

Ничего не может быть грознее запоздавшего равноденствия.

На море бывает странное явление природы, которое можно бы было назвать набегом ветров.

Во время полнолуния на море распространяется иногда странное спокойствие. Громадное, вечное движение приостанавливается, стихает. Море будто устало и жаждет отдохнуть. Все морские тряпки, от рыбачьего паруса до военных вымпелов, висят вдоль мачт. Адмиральские, королевские и императорские флаги спят.

Вдруг все эти лоскутья начинают потихоньку шевелиться.

Посмотрите на небо: нет ли предвестников бури, не красна ли вечерняя заря, не виднеются ли круги около луны.

В такие минуты капитан или глава эскадры рассматривает в микроскоп штурмовое стеклышко и принимает меры против южного ветра, если стеклышко похоже на растопленный сахар, и против северного ветра, если стеклышко разветвляется кристаллизациями, вроде кустарника.

Между тем небо и море ясны по-прежнему. Утро занимается все в лучах, и заря улыбается.

Так проходят иногда несколько часов, несколько дней. Кормчие вертят подзорными трубами во все стороны. Лица старых моряков суровы и встревожены — признак скрытой досады ожидания.

Вдруг раздается странный, смутный шум. Точно какой-нибудь таинственный говор в воздухе.

Ничего не видно.

Пространство по-прежнему невозмутимо, но между тем шум растет, поднимается, и говор становится резче и грознее.

За горизонтом есть что-то страшное, это буря.