Царь Алексей Тишайший

Обличать боярыню Морозову взялись хорошо известный по событиям церковного собора 1666/67 года митрополит Крутицкий Павел и все тот же чудовский архимандрит Иоаким. Судя по рассказу «Повести…», «прения с ними» продолжались «от 2-го часа нощи до десятого», отказ боярыни от причастия по тем же Служебникам, по каким причащались царь и его семья, стал главным основанием для обвинений ее в еретических действиях. Непокорившуюся сторонницу старой веры сначала также отнесли «на сукне в дом» и посадили там в подклете вместе с сестрой, предварительно заковав в железо, под охраной стрельцов. На следующий день, еще более мучая узницу, ей вместо ножных кандалов положили железные «чепи на выя» и навсегда увезли из дома к месту ее первого заточения на подворье Псково-Печерского монастыря на Арбате, купленному незадолго до этого Приказом Тайных дел. Тогда-то боярыня Феодосия Прокопьевна и показала всем силу своей веры. Согласно «Повести…», когда ее везли через Кремль, мимо Чудова монастыря, «под царские переходы», она демонстративно подняла вверх руку с двоеперстием — «руку же простерша десную свою… и ясно изъобразивши сложение перст»: часто осеняя себя крестом и «чепию такожде часто звяцаше», она надеялась, что царь Алексей Михайлович увидит «победы ея».

Окончательно судьба боярыни Морозовой решится много позже, когда незадолго до своей смерти в 1673 году патриарх Питирим возьмется увещевать опальную староверку. Это приведет к пыткам при участии членов Думы, стоявших «над муками» опальных сестер. Царь Алексей Михайлович и Дума так и не могли придумать, что с ними делать, хотя готовы были даже казнить их: «А на Болоте струб поставили». Патриарх Питирим склонял Думу предать боярыню Морозову «сожжению», но «боляре не потянули»; князь Юрий Алексеевич Долгорукий смог убедить их «малыми словами, да многое у них пресек». Вся эта история была еще и болезненным разрывом с прошлым для царя Алексея Михайловича: ведь он расправлялся не только с семьей дворецких прежней царицы Марии Ильиничны, но и с наследницей состояния своего воспитателя — боярина Бориса Ивановича Морозова. Сестра царя Ирина Михайловна открыто высказала брату, сколь неблагодарным к памяти Морозовых он выглядит: «Достойно было попомнити службу Борисову и брата его Глеба». Показателен и «великий гнев» царя, так ответившего сестре: «Добро, сестрица, добро! Коли ты дятчишь (заботишься. — В. К.)

об ней, тотчас готово у мене ей место». Это была уже последняя ссылка боярыни Морозовой и ее сестры в боровскую земляную тюрьму, где несчастных женщин намеренно уморили голодом и холодом уже при следующем патриархе Иоакиме^{718}. Но все так называемые «последние годы» царю Алексею Михайловичу приходилось жить с тем, что он отказался от наследия Морозовых, Милославских, Соковниных, Ртищевых и других ранее близких ему родов.

Артамону Матвееву, конечно, была выгодна такая «расчистка» придворного пространства, но не ему одному. Его соперник за влияние на царя при дворе, боярин и оружни-чий Богдан Матвеевич Хитрово, получил, например, один из самых лакомых кусков из вотчин Морозовых — село Городище на правом береге в Заволжье, напротив Костромы. Участвовали в разделе морозовских вотчин и имущества царский тесть Кирилл Полуектович Нарышкин и другие лица. Например, только за счет наследства Ивана Глебовича Морозова, умершего вскоре после ареста матери в конце 1671-го — начале 1672 года, в разных уездах были испомещены 160 жильцов и начальных людей. Одной из вотчин боярыни Морозовой наградили впоследствии вдову астраханского воеводы князя Семена Львова (вместо львовской вотчины, отданной самому Артамону Матвееву). Укрепилась и ведущая роль при дворе аристократов, участвовавших в преследовании и пытках боярыни Морозовой, — князя Юрия Долгорукого, князя Ивана Воротынского, князя Якова Одоевского и Василия Волынского. Но большей частью освободившееся пространство прежних, очень прочных родственных и придворных связей заполняли новые люди, приведенные Матвеевым, старавшимся все время находиться рядом с царем. Однажды, в мае 1673 года, он случайно пострадал из-за взбрыкнувшей под ним лошади, сильно ударился головой и проболел почти все лето. Когда же недомогание прошло и он вернулся к делам, у него сразу произошла ссора с боярином Богданом Матвеевичем Хитрово, и царь Алексей Михайлович должен был вмешаться в их спор^{719}.