Царь Алексей Тишайший

Царю Алексею Михайловичу открывалась самая удручающая картина жизни в оставленной столице. Число умерших от «морового поветрия» в Москве затмевало потери Смоленского похода, где счет тоже шел на тысячи погибших и раненых. Общая картина бедствия, постигшего Московское царство, стала выясняться по мере сбора сведений из уездов. Воеводы разных городов отчитывались, сколько и в какое время умерло у них людей. Оказалось, что основной удар эпидемии пришелся на города вокруг Москвы — Звенигород, Верею и Коломну, куда бежали спасавшиеся от «мора» люди. «Моровое поветрие» распространилось на Замосковный край — Владимир, Кострому, Ярославль, Нижний Новгород, Тверь, на заоцкие города — прежде всего Калугу, украинные города — Тулу и Рязань. В Троице-Сергиевом монастыре, где сначала жила царская семья, и в слободах рядом с монастырем умерло «с язвами и без язв» 1278 человек. В расположенном неподалеку Переславле-Залесском мор унес 3627 человек, а в живых осталось 939. Любимый царем Алексеем Михайловичем Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде тоже оказался сильно затронут «моровым поветрием», во время Успенского поста там вымерла вся Стрелецкая слобода, располагавшаяся под монастырем. На счастье архимандрита Никанора, он находился в походе рядом с царем Алексеем Михайловичем^{318}

. Мор прошелся и по городам неподалеку от Калязина, где до конца октября жили патриарх Никон и царская семья. Например, в Кашине и уезде умерло 1539 человек (несколько дворов вымерли «без остатку»). Особенно страшными были цифры умерших от чумы в крупных городах. Здесь прослеживалась та же закономерность: болезнь распространялась вместе с людьми, покидавшими столицу по рекам. На Оке больше других пострадали Калуга (1836 умерших на посаде и 930 оставшихся в живых), Переяславль-Рязанский (2583 умерших и 434 живых). В Твери на Волге число умерших и живых почти сравнялось (336 и 388 человек), огромные потери понесли Кострома — 3247, Нижний Новгород — 1836. В Нижегородском уезде число умерших достигало 3666 человек. Чума доходила до южных уездов, но там были лишь эпизодические случаи ее проявления. В Рыльском уезде «умерло от морового поветрия всяких чинов людей, в четырех селах, 25 человек». Оказалось, что рылянин Гришка Лазарев, на свою беду, ездил в Москву, а когда 24 сентября вернулся домой, то и учинился мор. С виновником обошлись жестоко: «И тот Гришка из тех сел выбит и на лесу умер». Но другой возможности справиться с эпидемией не существовало. «Поветрие» продолжалось в Рыльском уезде еще два месяца, пока не утихло^{319}

.

Угроза эпидемии сохранялась в разных местах вплоть до Николина дня — 6 декабря и даже до Рождества — 25 декабря. Главный вопрос, который задавали себе люди: в чем же была причина «Божьего попущения»? Ответить на него можно было разве что эпическим языком, к которому и прибегали авторы летописей. В так называемом «Беляевском летописце» XVII века сохранилась статья «О моровом поветрии»,

подводившая итог тяжелой годины Московского царства в 1654 году: «Тогож де лета, наказуя нас Господь милосердием своим за многое наше прегрешение, посла свой праведный скоропостизательный серп: бысть в царствующем граде моровое поветрие велие. Являхуся на людех язвы, прыщи великия, и гнияху, и от язвы умираху. Святыя Божии церкви в царствующем граде Москве и самая церковь соборная Богоматере многое время бе без службы. Государю же тогда воевавшу польскаго и литовскаго короля с великою победою. Гнев же Божий от царствующего града распростреся и во иныя грады Российския державы. И множество людей безчисленно тою язвою помроша, и исчислити невозможно, токмо весть един Господь Бог число их; а мнози сподобишася монашескаго чина»^{320}

.

Совсем не случайно «Беляевский летописец» завершает свою запись о множестве людей «постригшихся» в монастыри. 15 января 1655 года царь Алексей Михайлович в письме назначенному им ведать дела в Москве боярину Ивану Васильевичу Морозову требовал дать подробный отчет о «моровом поветрии» в Москве: «Унялось ли или еще порывает, а буде перестало, и сколь давно перестало и в коем числе». Но еще больше царя заботило то, что принявшие постриг во время чумы забыли о своих обетах и, когда мор отступил, стали жить прежней жизнью: «Ведомо учинилось нам, великому государю, что на Москве в моровое поветрее мужья от жон постригалися, а жены от мужей, а ныне многие живут в своих дворех з женами и многие постриженные в рядах торгуют, и пьянство и воровство умножилось». Именно об этом, а не о восстановлении жизни в опустошенной столице думал прежде всего царь Алексей Михайлович. Находясь в Вязьме, он еще не мог по-настоящему осознать, какую беду только что пережили люди.