Царь и схимник

К моменту богослужения царская семья была почти вся в сборе. Не хватало лишь супруги императора Елизаветы Алексеевны. Царицей эту даму никто никогда не называл. Так звали мать Александра Марию Федоровну, которая до сих пор помогала сыну необходимыми женскими советами, а иной раз настаивала на вынесении некоторых политических вопросов в Сенат или даже в Государственный совет.

Царица некоторое время холодно относилась к своему сыну, который добился власти только через гибель отца. Но видя, как тот часто кается священнослужителям, ибо чувствует за собой косвенную вину в смерти родителя, Мария Федоровна сменила гнев на милость и многое прощала сыну. Она не обращала внимания даже на тот факт, что император часто посещает храмы отнюдь не православных конфессий, ибо понимала, что ее сын воспринимает Бога как Единого Творца и для него не имеет значения, где молиться. Тем не менее на двунадесятые праздники и на Пасхалию царь неизменно бывал в лавре Александра Невского.

На этот раз праздника никакого не было, только через несколько дней должен был наступить Индикт[21]. Митрополит Серафим вел литургию как обычно, но по исполнении евхаристии призвал братьев императора к амвону, где перед ними на аналое лежало Евангелие.

Оба великих князя, положив правую руку на священную книгу, обещали исполнить завет, данный императором Александром I, и закрепили духовный союз претендентов на престол. Именно о таком союзе до сих пор беспокоился государь. Мария Федоровна тоже разделяла мнение царствующего сына: наследником царского престола должен был стать не бесхарактерный и добрый Константин, а его жесткий и принципиальный брат Николай.

После литургии митрополит Серафим пригласил царское семейство в трапезную залу, дабы откушать и отметить закрепленный союз.

Александр, улучив минутку, отвел владыку Серафима в сторону и прошептал:

– Ваше святейшество, извольте на Индикт устроить мне панихиду с первыми петухами. Только не надо светло-торжественного облачения.

– Господь с вами, Ваше Величество, – принялся креститься митрополит. – Что вы такое говорите?! По живому царю – отпевание?!

– Je vous le dis tout cru[22]

. Я по отъезде куда-либо обыкновенно приношу молитву в Казанском соборе. Так ведь? Но предстоящее путешествие мое не похоже на прежние, – возразил император. – Я отъезжаю в Таганрог. Это будет не простая поездка, уверяю. Поэтому и велю исполнить, что просил. К тому же здесь почивают мои малолетние дочери. Да будет мой путь под кровом этих ангелов. И на прощание хочу перемолвиться со старцем Алексием. Надеюсь, он не ушел в затвор?

– Никак нет, Ваше Величество, – склонился перед ним митрополит. – Давеча схимник Алексий сам вас поминал.

– Вот и ладно, – удовлетворенно кивнул Государь. – Значит, произойдет то, что я предчувствую и жду с нетерпением…

Несколько дней, по виду таких же размеренных и чинных, как остальные дни надвигающейся осени, прокатились быстро. Только митрополит Серафим не находил себе покоя. Шутка ли? По живому царю совершать отпевание! Что это вздумалось императору прощаться с миром, хотя едет только в Таганрог, а не на поле битвы?

Тем не менее просьба императора была в точности выполнена, и на Индикт, в четыре часа утра настоятель лавры Александра Невского митрополит Серафим готов был исполнить обряд отпевания. Правда, настоятель изволил ослушаться Государя и облачился в саккос[23] рытого малинового бархата по золотому грунту. Два архимандрита и братия тоже почли должным облачиться не на простой чин отпевания.

Царь не заставил себя ждать и прибыл к четырем утра с четвертью. Как только он вошел в помещение собора, служба началась.

Император сначала стоял в левом церковном приделе возле раки с мощами благоверного князя Александра, но затем подошел к митрополиту и встал на колени, попросив держать Евангелие у него над головой. Настоятель Серафим так и сделал, заметив при этом, как по лицу Александра катятся крупные слезы. Император не скрывал их и даже не пытался промокнуть лицо платочком.

Митрополит не стал прерывать службу: ведь слезы человеку приносят радость и очищают его грешную душу. Видимо, недаром император просил об отпевании – он что-то чувствовал, только не мог выразить этого в словах. Хотя иногда и слова бывают не нужны. Настоятель лавры благословил раба Божьего Александра и пожелал помощи в делах грядущих, дабы отвратить императора от смертных дум. Тот встал с колен и вновь выразил желание повидаться со схимником Алексием.

Келейник отца Алексия провел императора в спальный корпус лавры, остановился у одной из дверей и постучал в нее со словами:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Отец наших и всех святых да будет воля твоя…

Из-за двери после непродолжительного молчания послышался голос старца:

– Аминь!

– Входите, Ваше Величество, – поклонился келейник императору. – Старец Алексий ждет вас.

Дверь перед государем открылась, и он увидел в полутемной тесной монашеской келье самого старца, который все свои дни проводил в молитве и редко с кем соглашался разговаривать.