Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

Туренина, словно опомнившись и поняв, в чём дело, вдруг затряслась всем телом. Опустившись на колени, она с мольбой в очах подползла к Филарету и взмолилась:

– Владыко, не попусти поругания! Не тронь чадо мое. Ни в чём невинен сыночек мой. Не вели этим людям разорить юдоль сына моего!

Глаза её наполнились слезами и она, стоя на коленях, всё продолжала умолять Филарета, протягивая к нему руки. Владыка же, отстранившись, лишь творил молитвы. Могильщики, было смутились, но князь Алексей грозно прикрикнул на них и те, крестясь и поплёвывая на ладони, взялись за дело. Работали дружно и споро. И тут женщина, словно впав в безумие, рванулась к разрываемой могиле и всем телом упала на неё.

– Не дам, супостаты! Не пущу, изверги! Не троньте сыночка мово! – в исступлении кричала она.

Прервав молитву, Филарет негромко молвил Савватию:

– Отче, уйми и успокой жену сию. Поясни ей, что ничего недоброго и непотребного не свершим. Но по слову и делу государеву с молитвой, как велит Церковь Христова, исполним вся. Да с этим и отвези жену страждущую домой.

Савватий, со вниманием выслушал владыку, поклонился ему в пояс и стал уговаривать женщину. С помощью копателей он поднял её на ноги и отвёл в сторону. Та была не в себе. Её трясло, глаза были наполнены ужасом, лицо побелело. Савватий неспешно повёл её к возку, оставленному у другого конца погоста.

Тем временем могильщики раскопали глубокую могилу. Лишь на глубине около трёх саженей их лопаты и кирка застучали по дубовой крышке гроба. Когда землю вокруг гроба расчистили, двое копателей, работавших на дне могилы, утирая пот, остановились, и стали выжидательно поглядывать наверх. Что-то явно смущало их.

– Чуешь, Филиппка, какой воздух парит? – негромко спросил один из них своего напарника.

– Чую, да не уразумею, что сие парение значит, – отвечал Филипп своему содругу.

Филарет, услышав слова копателей, трепетно сотворил крестное знамение и вновь неспешно, громко и с нотками мольбы в голосе прочёл молитву Святому Духу. Все, окружавшие его, с тревогой и волнением крестились и шептали молитву.

– Вскройте домовину! – наконец решительно молвил владыка гробокопателям. На дно могилы спустили два топора, ломок и бывшие внизу принялись за работу. С трудом крышка была открыта. Воздух в округе раскопа на десять – пятнадцать саженей вдруг наполнился чудным благоуханием, ударявшим в мозг и вызывающим слёзы.

То, что увидели все, присутствовавшие при вскрытии, включая владыку, вызвало некое потрясение, ибо на дне сумрачной могилы вдруг стало светло из-за льющегося густо-синего сияния. Но подлинное удивление вызвало то, что было в домовине…

В памяти Филарета вновь явственно прозвучали слова, сказанные ему братом Иваном ещё на Москве перед отъездом: «Как Шуйский, посланный во Углич году в 7099-м, возвернулся назад хранителем углической тайны, тако же и тебе возвратити ся хранителем тайны сей. Сим пользу обрящеши».

* * *

Тем, кто дорвался до власти в Москве, казалось, что переворот завершён удачно и теперь пришло время успокоиться, утвердиться в своём новом положении, установить свою власть по всей стране.

Но на Москве было неспокойно. Уже в двадцатых числах мая на воротах дворов, принадлежавших дворянам и иностранцам, появились пометы и надписи, что царь велит разорить меченые дома предателей. Тогда же на улицах небольшие группы москвичей стали негромко читать подмётные письма от имени царя Димитрия.

Пан Хвали-Бога, дворцовый служитель молодого государя писал о тех событиях: «Около недели после переворота (24 мая) листы прибиты были на воротах боярских дворов от Дмитрия, где тот давал знать, что ушёл, и Бог его от изменников спас…Самими бы московскими людьми Шуйский был бы убит, если бы его поляки некоторые не предостерегли, которые другой свары боялись» Ляхи действительно не симпатизировали Шуйскому, но они боялись, что переворот приведёт к новым избиениям иностранцев.

Появление подмётных листов, призывы перебить дворян, «литву и ляхов» возымели действие. В воскресенье 25 мая на Москве произошли большие волнения. Множество народа, собравшись на Красной площади, якобы по указу царя Василия, потребовало, чтобы царь и бояре вышли к собравшимся и объяснили, почему убит истинный царь Димитрий Иванович. Противники Шуйского пытались использовать тот же приём, что и заговорщики, убившие Димитрия. Если бы Шуйский, ничего не ведая, вышел тогда на Красную площадь в окружении своих сторонников, он, скорее всего, был бы убит. Многих из его окружения ожидала бы та же участь. Однако, верные люди, (не без советов поляков и литвы) успели предупредить Шуйского, и тот приказал запереть и охранять все ворота Кремля.

Собрав оказавшихся под рукой бояр и приказав привести к себе вожаков толпы, Шуйский стал упрекать их со слезами на глазах. Затем он пригрозил Думе, что отречётся от венца. В подтверждение своих слов он снял шапку Мономаха и сложил посох. Эта сцена произвела впечатление. Собравшиеся выразили покорность. Тогда Шуйский, не мешкая, вновь принял символы власти и потребовал наказать виновных.