Царь нигилистов 3 (СИ)

Они спустились вниз, унтер-офицер посмотрел на великого князя и генерала и пропустил без вопросов.

Саша сочинил две коротких телеграммы и сдал телеграфисту.

Тот прочитал, посмотрел с некоторым недоумением, но кивнул и сел к аппарату.

Склифосовского отвлекли звуки из соседней комнаты, где располагалась лаборатория и стояла клетка с морскими свинками. Накануне вечером он практически забыл про них, не до того было.

Он положил пистолет на подоконник и зашел в лабораторию.

Одна из свинок забилась в угол, тяжело дышала и кашляла. Капустные листы, петрушка и кусочки морковки на подстилке казались нетронутыми, зато была выпита вся вода. Существо подняло на хозяина бусинки черных глаз и посмотрело совершенно осмысленно и умоляюще.

Николай Васильевич потрогал розовый носик несчастной. Он был горячим и сухим.

Еще два золотистых с белым зверька, которым прививали туберкулез, выглядели лучше, но тоже не такими бодрыми, как обычно. И только свинки в отдельной клетке, которым Александр Александрович приказал ничего не вводить хрюкали и лопали сено. Контрольная группа.

А вводили трем первым гной из язв больных золотухой.

У Николая Васильевича захватило дух. Если животное умрет, и у него будут найдены гранулемы, значит будет доказана не только заразность чахотки, но и тот факт, что золотуха — все лишь форма туберкулеза.

Он взял журнал наблюдений до того довольно скучный и начал описывать состояние больной.

Его отвлек стук в дверь.

За порогом стоял почтальон и вид имел подобострастный.

— Господин Склифосовский? — спросил он.

Николай Васильевич кивнул.

— Вам телеграмма, Ваше Благородие! — с придыханием провозгласил визитер. — Из Петербурга. Из Зимнего дворца!

«Мы правы! Мы правы! Мы правы! — гласила телеграмма. — Это они ослы! Я знаю это совершенно точно. Возьмите себя в руки и держитесь! Извините, что молчал. От меня скрывали. Ничего не предпринимайте без совета со мной. Ваш Саша».

— Я тоже знаю, — проговорил Склифосовский.

— Отправитель ваш денег не считает, — заметил почтальон.

— Он великий князь, — улыбнулся Николай Васильевич. — Его Императорское Высочество Александр Александрович.

Почтальон вытянулся по стойке смирно.

— Это он для вас «Саша» подписывается?

— Не думаю, что только для меня. Для него все это — ничто.

Только приказа государя телеграмма его сына никак не отменяла.

Почтальон уехал, Склифосовский проводил глазами его бричку, чуть не увязшую в грязи под окном. Вышел из дома, спустился к Малой Бронной и взял извозчика.

Коротко приказал:

— В Кремль!

— Григорий Федорович, теперь в Петергоф, — сказал Саша, разобравшись с телеграммами.

— В Петергоф? Но у вас завтрак, а потом уроки!

— Завтрак? — усмехнулся Саша. — Тут не до завтрака.

Аргумент про занятия был более значим. Саша терпеть не мог, когда кто-то договаривался о встрече, а потом и не приходил, и не предупреждал. Крайняя невоспитанность!

Эх! Телеграм бы, Вотсап или Вайбер на худой конец! Написать, извиниться и отменить уроки.

— У меня сегодня много Грота, Соболевский и Шау, — сказал Саша. — Можно им телеграфировать?

— Еще Сивербрик, — заметил Гогель.

— Я на него успею, — пообещал Саша.

— Нехорошо прогуливать уроки! — возразил Григорий Федорович.

— Нехорошо бросать своих людей в трудной ситуации, — сказал Саша. — Кстати, если они могут на меня рассчитывать, значит и вы можете на меня рассчитывать.

Гувернер колебался.

— Вариантов, собственно два, — сказал Саша. — Либо я беру извозчика и еду один, и вы меня не удержите, либо мы телеграфируем преподавателям и едем вместе.

— Адреса наверху, — вздохнул Гогель, — в моей записной книжке.

В комнаты подниматься не пришлось, послали лакея.

И Саша сочинил еще три телеграммы с извинениями.

— Все! — заключил он. — Теперь в Петергоф.

У двери лаборатории его, как и в прошлый раз встретил Андреев.

Явно смутился и отвел взгляд.

От эскулапа явственно пахло спиртным.

В комнате обнаружился Заварыкин, выглядевший еще более смущенным.

На столе стояла недопитая бутылка водки, тарелки с остатками еды и большое фарфоровое блюдо с парой кусков черного хлеба.

— Понятно, — вздохнул Саша, покосившись на бутылку. — Хлеб уберите!

Молодые люди послушались, а Саша вытряхнул с блюда крошки с мусорное ведро.

Печка в комнате была, но с маленькой затворкой и не растоплена.

Саша взял спички с табуретки рядом с ней и бросил коробок на стол. Вынул из-за пазухи полный набор критических статей и сложил на тарелку.

Подумал не полить ли водкой для растопки, но вовремя вспомнил, что в ней 60% воды.

Смял карикатуры, водрузил поверх статей и поджег.

Бумага вспыхнула, оранжевое пламя отразилось в стекле бутылки, по карикатурам поползла тень с мерцающей алой границей, газеты почернели и свернулись.

— Значит так, — сказал он. — Правы мы, идиоты — они. Это раз. Данное аутодафе не значит, что я когда-нибудь буду жечь «Колокол» с «Современником». Это два. Пьянство на рабочем месте на первый раз прощаю, хотя пить с горя — последнее дело. Вот, когда они утрутся — тогда выпьем. Это три.

— Может быть чаю? — предложил Заварыкин.

— Да, — кивнул Саша. — Чай — другое дело.