Царь нигилистов 3 (СИ)

Сколько их было, таких борцов, и в оппозиции, и среди лучших представителей власти! Кто был убит, кто умер в тюрьме, кто в эмиграции. Кто-то был не понят и проклят потомками. Иногда им удавалось вывести эту страну к свету. Но ненадолго, лет на 8-10 в лучшем случае, а потом она погружалась опять в свое болото: несвободы, произвола, пьянства, воровства, лжи, убийств и террора против соседей.

Александр Второй казался союзником, и тем больнее воспринималось его самодурство.

Можно просто бросить все и уехать, прихватив с собой свою команду. С его знаниями и работоспособностью он не пропадет нигде. Но нет! Все мы терпим до последнего, до конца надеясь, что все можно исправить здесь. Словно березок больше нигде нет, а также холодного лета, осенней распутицы, морозов и снега.

Утром Никса забежал буквально на десять минут перед уроками.

— Енохин говорит, что это уже опасно, — прошептал он. — Сашка! Не надо больше! Что же я буду делать без тебя?

— Ты законченный эгоист! — припечатал Саша. — Только о себе думаешь.

— Не только! Что мы все будем делать без тебя?

— А что я буду делать с самим собой, если сдамся?

Никса положил руку поверх Сашиной и вздохнул.

— Теплее в гроб кладут, — сказал он.

После брата в комнате появился еще один визитер. И этого посетителя Саша, признаться, ждал. Было бы удивительно, если бы обошлось без него.

У кровати сел Иван Михайлович Балинский.

— Доброе утро, Ваше Императорское Высочество! — сказал он.

— Можно, конечно, поспорить с тем, насколько утро доброе, — заметил Саша.

— От вас зависит…

— Не от меня. Я, кстати, ждал вас.

— Разумеется, если человек твердо решил умереть, это заставляет сомневаться в его душевном здоровье.

— Я не решил умереть, — усмехнулся Саша. — Я решил победить.

— Можете не успеть, я ведь тоже врач.

И он прощупал пульс на холодной Сашиной руке.

— Плохо, — заключил он.

— Я не могу не успеть. Если я умру, это тоже будет моя победа. Но я не хочу для отца такого сокрушительного поражения.

— Ну, какая это победа! — сказал Балинский. — Это бессмысленный героизм.

— Уверен, что не бессмысленный. Может быть, папа поймет, что справедливость важнее самолюбия.

— У вас у обоих самолюбие!

— Отлично! Гражданскому мужеству вы уже научились. А говорите «бессмысленный»!

— Я бы и раньше так сказал. По крайней мере, вам.

— Понимаете, если сейчас сдастся он, будет восстановлена справедливость, если сдамся я — уничтожена целая лаборатория, работа которой могла бы спасти тысячи жизней, а я потеряю уважение к себе. Мы в разном положении, и я не сдамся.

На занятия Саша не пошел. Гогель посмотрел на него, вздохнул и не стал настаивать.

День прошел в полусне. На обед он пил воду, есть уже почти не хотелось.

Приходил Енохин, трогал лоб и щупал пульс. Отводил глаза и даже не пытался увещевать.

После уроков забежал Никса. Сел рядом, пытался выдавить улыбку. Что-то рассказывал про Володьку и учителей. Держал за руку.

А потом пришел папа. Высокий, прямой, в генеральском мундире со шнурами.

Резко повернулся и положил на тумбочку рядом с кроватью клочок бумаги.

Коротко приказал:

— Читай!

Саша взял записку:

«Ректору Императорского Московского Университета тайному советнику Альфонскому Аркадию Алексеевичу. Повелеваем: студента Склифосовского Николая в университете восстановить и разрешить ему жить в столицах. Александр».

И подпись. Бисерным почерком с завитушками и двумя росчерками с нажимом: сверху и снизу. Роскошная, и впрямь царская. Произведение искусства.

— Это телеграмма? — спросил Саша. — Она отправлена?

— Да, — кивнул царь. — Конечно.

Саша подумал, что неплохо бы получить подтверждение от Склифосовского, но решил не эскалировать ситуацию. Он пока не ловил папа на лжи.

— У нас есть что-то вроде яблочного сока и протертой моркови? — спросил он пространство.

Никса взял со стола телеграмму, прочитал, улыбнулся и бросился на шею отцу.

— Мать благодари! — бросил царь Саше, обнимая старшего сына.

Вечером из рассказов Никсы стало ясно, что благодарить надо не только мама, а целую толпу.

Мама он конечно отблагодарил. И обнял, и поцеловал руку.

— Больше так не пугай нас, — попросила она.

— Только, если окажется, что нельзя иначе.

Морковку, протертую с яблоком, принесла лично Китти. Так что он уплетал салатик под длинный спич брата об истории своего спасения.

— Во-первых, папа получил письмо от Мадам Мишель…

— Да? И что писала Елена Павловна?

— Перед ней отчитались твои студенты. Оказывается, зверьки, которых вы заразили золотухой, подохли один за другим.

— Ты так спокойно говоришь об этом? Видел бы ты эти милейшие существа!

— Я стараюсь говорить спокойно. Я же понимаю, что это значит. Их заражали золотухой, а они умерли о чахотки. И твои эскулапы нашли у них клетки Пирогова.

— Гранулемы, Никса. Но за тебя мы еще поборемся. Морская свинка более нежное существо, чем цесаревич.

— Во общем, Мадам Мишель написала, что ты — гений, а твоя лаборатория прославит российскую науку.

— Ага!