Царь-птица Чарана. Цыганские сказки

Однажды шёл табор себе, шёл. Малыши на телегах сидят, те, кто побольше, рядом с телегами идут, а тащат телеги лошади. Встал табор ночевать, а наутро глядят цыгане — всё вокруг в снегу. Значит, пока хватит кочевать, надо идти в деревню, проситься на постой.

Пошли и попросились.

Одна семья у старой вдовы остановилась. А в семье этой была девочка, сейчас про таких говорят — скоро в школу пойдёт. В общем, ещё малышка, но уже и бегает, и говорит, и маме помогает. Была она очень славная. Добрая, красивая. Звали Алмазуней. И вот как стали в этом доме у вдовы жить, Алмазуня каждое утро стала с косами вставать. С вечера расчешется, кудри распустит, к сёстрам на перину ляжет — и никто во сне не чует, чтобы она вставала. Но просыпается с косами. И не по-человечески, когда одна коса или две, а по три- четыре, и иногда узором по голове выплетены.

Мама с папой сразу поняли, что девочка понравилась домовому. Чтобы он сильно не баловался, они потихоньку ему оставляли сладости, но кто уж ел эти сладости, он или дети, сказать было нельзя. Ещё молились, конечно. А девочка каждое утро косички расплетала. Не всем девочкам нравится, когда волосы в косу затянуты, — вот цыганским часто не нравилось.

А однажды пошли цыгане колядовать, возвращаются и видят — девочка, оказывается, с ними не ходила, они и не хватились её, как будто кто глаза им отвёл. Бывает так, что домовой шутит: от вещи, например, глаза отводит. Ты её ищешь, а найти не можешь. А потом домовому поклонишься, скажешь заветные слова, — и вот же вещь лежит, на самом видном месте! Вот так с девочкой вышло. Мать всех детей колядовать собирала, а что одна малышка дома осталась, не заметила.

— Не скучала тут? — спрашивает девочку отец.

— Нет, папа, со мной старичок играл.

— Какой, деточка, старичок?

— Маленький, с локоток. Байки мне рассказывал смешные и в ладошки хлопал.

Цыгане слушают, а самих мороз по коже продирает. Бывает, что домовые косички плетут. Но чтобы наяву их кто-то видел — к добру ли? А девочка продолжает:

— Тебе, батюшка, велел кланяться и просить овсом сегодня лошадей не кормить. Жалко дедушке лошадок, они красивые у тебя.

Тут папа подхватился и пошёл в конюшню. Там стоял овёс, который он у мимохожего мужика купил, — целый мешок. Стал отец этот овёс смотреть при лучине, а там блестит что- то… То ли стекло накрошено, то ли стружка железная. Если бы лошади с такой приправой свою кашу съели, то умерли бы. Всё выкинул отец, пошёл у соседей хорошего овса купил. И тот проверил ещё раз, очень уж ему за коней страшно стало.

Другой раз девочка маму ночью будит:

— Матушка, старичок сказал, что там братик на улице замерзает, скорее его надо привести!

А брат её действительно вышел из дому по надобности. И когда назад шёл, на него с крыши большой комок снега упал, прямо на голову. От удара мальчик ошалел и прямо в снег сел. Если бы не старичок с локоток, досидел бы до утра и нашли бы его синеньким и холодненьким.

Мальчика отогрели, но он от холода заболел. Обычно цыганские дети и по морозу могли бегать без шубы, без валенок и не простужались. Но тут он, видимо, долгонько в снегу просидел. Вдова сама с печи слезла, на лавку перелегла, а мальчика положила наверх, на горячее, чтобы ему полегче было. Но бедняжка не выздоравливал. Лежал красный и без памяти, плакал, вскрикивал, тяжело дышал. Уж цыганка по всем знакомым прошлась, спросила, нет ли у кого лекарства, — а нету!

Как вдруг поутру Алмазуня просыпается снова с косичками и говорит:

— Матушка, батюшка, несите скорее лестницу. Там, снаружи, под крышей — три птичьих гнезда. И в том гнезде, что среднее, изнутри сухая трава. Это лечебная трава, на ней надо воду настоять и братику давать.

— Это тебе старичок сказал? — спрашивают цыгане.

— Да, это дедушка мне ночью на ухо нашептал.

Нашли под крышей три гнезда, собрали из одного сухую траву, наломали её, воду настояли, стали мальчика поить. День, другой, смотри — он и на ноги стал. А к весне, когда пора цыганам было в кочевье идти, уже снова бегал как ни в чём не бывало.

Когда цыгане уходили — с хозяйкой прощались, а потом дому кланялись. Благодарили дедушку. Но всё же другой зимой в ту деревню решили не проситься. А то очень уж странно, когда маленькой девочке старичок с локоток что-то всё на ухо шепчет.

Лилит Мазикина

Янко и колдун

Жил на свете цыган Янко. И такой был вредный, такой сварливый, каких отродясь у цыган не рождалось. Что ни скажут ему отец с матерью — он поперёк отвечает, что ни попросят — нарочно наоборот сделает. Вырос большим, сильным, только ума не набрался. Думал отец дать сыну в руки верное ремесло, выучить печи складывать, но не по душе Янко была тяжёлая работа. Жить, однако, на что-то надо, вот и стал он на ярмарках медведя водить.