Царь-птица Чарана. Цыганские сказки

Потапыч пляшет, кувыркается, трюки смешные выделывает, люди забаве рады и монетки кидают. То-то хорошо! Одно плохо: не каждый день ярмарка, а в животе каждое утро бурчит. Поначалу брал Янко в долг, но возвращать не спешил, перестали ему люди одалживать. Начал парень красть, тут и попался. Намяли цыгане вору бока и выгнали из табора вон. Ему горя мало, обругал всех на прощание и ушёл, посвистывая. Стал один кочевать от ярмарки к ярмарке.

Год за годом прошёл, десять пробежало. Помер старый медведь. Янко шкуру снял, кости закопал, сел думать, как дальше быть, когда карман пустой. Только думай не думай, а либо воровать, либо работать, что ж ещё. Почесал Янко рёбра, пошёл по деревням печи складывать.

Вот как-то нанялся он к богатому хозяину. Деньги тот обещал хорошие, а пришло время платить — посмеялся и на дверь показал. Иди, мол, оборванец, пока собак не спустили. Не привык Янко обиду глотать, придумал, как поквитаться. Шкура медвежья у него оставалась непроданная, нарядился цыган медведем, пробрался ночью в хозяйский сад, залез в кусты караулить. Сам так смекает: выйдет жадный мужик до ветру, тут и навалюсь, навешаю тумаков, а дальше как удача подскажет. Глядишь, пока батраки хозяина спасают и медведя гоняют, сброшу в темноте шкуру да в дом загляну, вдруг что хорошее под руку подвернётся.

Ждать недолго пришлось: в полночь заскрипела дверь, вышел хозяин в сад. Встал под яблоней и трубку курит. Янко медлить не стал, заревел по-медвежьи, руки растопырил и пошёл вперевалку на обидчика. А тот не боится ничуть. Шагнул навстречу и говорит спокойным голосом: «Ага! Вот ты-то мне и нужен, новый слуга. Как раз прежний издох». Из- за тучки яркий месяц выглянул, а тени-то у хозяина и нет. Понял тут Янко, что зря он с этим гаджо[1]

связался, только поздно было. Дунул колдун в свою трубку, полетели из неё зелёные искры прямо на цыгана. Чувствует Янко — тесно стало и никак не пошевелиться. Так и застыл. Похлопал его колдун по загривку и говорит: «Иди в дом, поспи. Завтра работы много». Медвежья шкура на четыре лапы опустилась и пошла, как велено. Янко внутри колотится, упирается изо всех сил, но что толку! А заколдованная шкура тем временем заползла в дом и на полу калачиком свернулась. Янко побрыкался ещё так и этак, Богу помолился — нет, не помогает. «Видно, грешил я много», — подумал цыган и — что делать? — уснул до утра.

На рассвете пришёл колдун, бросил пригоршню сухих корок, велел есть и за дело приниматься. «Да чтоб твоя печёнка сгнила, проклятый! Чтоб глаза твои лопнули! Вот отчего у тебя работники-то дохнут!» — едва не закричал Янко, но сдержался до поры до времени. Погрыз сухарей, сколько успел, а потом потащила его колдовская сила на работу. Колдун трубку покуривает, а шкура воду носит, дрова колет, печку топит, дом прибирает. Янко вроде сам ничего не делает, а чует — устал, руки-ноги болят, и живот от голода подвело.

День прошёл, ночь настала. Дал колдун цыгану ещё немного чёрствых корок, говорит:

«Ешь, слуга, этой ночью дорога у нас дальняя». После бросил ему на спину седло, затянул подпруги и верхом уселся. «Вот упаду сейчас, Богом клянусь, уроню колдуна в грязь, пусть хоть убивает», — думает Янко, а только и упасть ему заколдованная шкура не даёт. Кряхтит от натуги цыган, потеет, но бредёт.

Вот осталась позади деревня, вот поле миновало, лес матёрый впереди. Колдун свистнул, гаркнул, ударил медвежью шкуру пятками в бока. Поскакала шкура галопом, а Янко уже и вздохнуть не в силах, и в глазах красно стало. Вскоре и вовсе чувств лишился.