Царетворец. Волчий пастырь (СИ)

– …может обратно к девочкам? – добавил он повысив голос и уже крича мне прямо в лицо, привычно брызгая слюной. – Может быть вы все, желудки, уже хотите домой?! – выпрямился он, оглашая палубу криком, заглушавшим даже приятную музыку.

У кого другого голос сел бы еще на бегу к временному лагерю; Глотка же на то и Глотка, чтобы истошно орать на нас все сутки отбора. Не знаю, что они – старшие инструктора едят, но факт: глотки у всех луженые.

– Никак нет, старший инструктор мастер-наставник Блайд! – ответил я, с усилием поднимаясь, и принимая положение «вольно». Получалось не очень – палуба аэростата блаженно теплая, и замерзшие ступни оттаивали, уже начиная кровоточить. Так, что ноги иногда чуть проскальзывали по ровном полированном покрытии.

– Слушайте меня, организмы! Сейчас мы снова уходим в лагерь отбора, и больше сюда, на аэростат, не вернемся. Все, что будет с вами – это плащ-палатка чтобы накрыться от снега и ветра, ваши соратники чтобы согреться теплом их тел и один дневной рацион, который вы сожрете только на исходе вторых суток, желудки! Те, у кого в пустых котелках осталось хоть чуточку мозгов, могут остаться здесь и завершить свою нелепую попытку стать спартанцем!

По трапу я переходил последним. С трудом двигаясь со сломанной ногой. И видел всех, кто шел впереди меня – явно уже не сорок два кандидата. Оборачиваясь, рисковал. Но интересно же. Да, так и есть – сразу шестеро остались на палубе.

И когда обернулся обратно, по направлению движения, столкнулся со взглядом серо-стальных глаз сопровождавшей нас инструктора-спартанки. Как появилась, не было же ее? Телепортация или пелерина невидимости?

На эту сопровождающую нас девушку спартанку, изредка попадавшуюся мне на глаза, я уже обращал внимание – лекарь, судя по небольшой выцветшей татуировке змей-и-посоха Асклепия на шее под ухом.

– В твоих интересах как можно раньше упасть и ползти, – негромко произнесла инструктор, словно невзначай оказавшись рядом.

Спартанка сейчас не врала, и не провоцировала: для подтверждения искренности она подняла руку, на которой блеснул силой перстень спартанского гладия. Целительница определенно и искренне хотела мне помочь.

Уж кому, как не мне, это знать: отбором мясорубки руководят немногочисленные инструктора, а вот остальные сопровождающие, якобы рядовые сержанты – это индигеты, офицеры Корпуса, ответственные за жизнь и здоровье кандидатов. Я сам, во время службы в Корпусе, сопровождал так несколько отборов. И знал, зачем именно мне сейчас нужно упасть и ползти.

Но делать этого не собирался. Не дождетесь: потому что тогда я, есть вариант, перестану быть «Первым». И забрать это звание обратно будет непросто.

Прошлый отбор первым я начал, и первым закончил. Правда в прошлый раз ногу мне ломали гораздо позже. Но я осознавал, что мучаться оставалось недолго: каждый рассвет – время лекарей, когда кандидатов приводят в полный порядок. До рассвета оставалось всего несколько часов, и всего лишь одна дистанция пройденной тропы новичка.

Так что отвечать я спартанке-целительнице не стал. Да и не смог бы – она уже, я даже не заметил как, снова исчезла из вида. И я снова так и не понял, телепортация это, или же пелерина невидимости.

Зато ковыляя вперед, я видел, что колонна передвигается вперед уже бегом, скоростью больше близкой к быстрому шагу. Я шел последним, с трудом переставляя ноги по расхоженной снежной каше поля. Но все еще не теряя из виду хвост колонны – так, чтобы меня не сочли безнадежно отставшим.

В голове пульсировала только одна мысль – двигаться вперед, держаться на ногах.

Просто продержаться. Осталось всего шестьдесят восемь часов, это исчезающе краткий миг в масштабе одной жизни.

Безнадежно продолжая ковылять в конце колонны, я вдруг увидел лежащее в снегу и едва подающее признаки движения тело.

Я дождался. Я смог.

Падали на тропе многие. Но не я первым не поднялся.

Передо мной, в растоптанном снегу проторенной тропы валялся худой и светловолосый парень. Тот самый слабый римлянин с серо-стальными глазами лириумщика, привлекший мое внимание еще во время марша в горы. Неподалеку от упавшего возвышался инструктор, внимательно наблюдая. Римлянин пытался ползти, но получалось у него это не очень хорошо – действо больше походило на барахтающегося жука.

Почему опять я крайний? – с грустью, через боль, подумал я, опускаясь на одно колено рядом с упавшим. И, подхватив его, протянул вверх, помогая подняться. Краем глаза при этом заметил совсем рядом спартанку с выцветшей татуировкой Асклепия.

Странно, у нее ко мне что-то личное? Судя по всему, она меня персонально сопровождает…

Эти мысли, под тяжестью обессилевшего римлянина, отошли в сторону. Он шел с трудом, подволакивая правую ногу – сильно изрезанную, уже с красными пятнами обморожения. Я с трудом ступал на сломанную левую. И таким нелепым организмом, с двумя ходячими ногами на двоих, мы смогли преодолеть около сотни метров, пока остальная колонна уходила все дальше вперед, постепенно скрываясь из вида.