Цареубийство в 1918 году

Русская армия отступила на сотни километров, и этот отход справедливо считался ее большим успехом, достигнутым благодаря искусству генерала Алексеева: удалось вырваться из вражеского кольца и сомкнуть фронт на новых рубежах. Но для объяснения такого отступления Ставке требовались тысячи новых «мясоедовых».

Начали с родственников и компаньонов полковника: посадили его еврейку-жену и всех еврейских сослуживцев по пароходству. Уже первое письмо начальника штаба Янушкевича о мясоедовском деле отдавало, по словам английского историка Г. Каткова, «помимо болезненной шпиономании, садизмом и антисемитизмом». А вскоре по его инициативе и с благословения Николая Николаевича, «деспота, мистика и фаталиста» (определение того же Г. Каткова), по всей линии трехтысяче-километрового фронта военные суды приступили к фабрикации еврее-шпионских дел.

Точно неизвестно, был ли процесс Мясоедова действительно рожден германской спецслужбой, но последующие шпионские антиеврейские трибуналы явились следствием сознательной германской операции. Политический отдел генштаба создал «Комитет по освобождению народов России», выпустил листовку «Евреи России, вставайте, к оружию! Помогайте прогнать москалей из Польши, Литвы, Белоруссии, Волыни, Подолии! Свобода грядет из Европы!» Немецким офицерам дали инструкцию возможно внимательней относиться к евреям, создавая выгодный контраст с русскими офицерами. (Десятилетия спустя многие евреи отказывались бежать от гитлеровских армий: «Немцы – люди цивилизованные, помним их с той войны. Хватит большевистской пропаганды!»)

Теперь вам нетрудно понять, какие же реактивные указания после этого рассылала русская Ставка в соединения и части: генералы, без улик, по одному подозрению, повесившие родовитого дворянина-офицера и посадившие в крепость заслуженного генерала-министра, как они могли рекомендовать подчиненным обращаться с евреями прифронтовых областей, непривычно одетыми и говорившими на языке врага (идиш воспринимался как вариант немецкого). Офицеры и казаки хватали любого «жида», осмелившегося глазеть на проезжавшие по дорогам эскадроны или батареи, собирали тройку офицеров, обладавшую в полевых условиях правами трибунала, и – новая виселица воздвигалась над российской землей.

Вот история, рассказанная эпидемиологом, академиком Даниилом Заболотным об одном из лучших русских генералов:

«Однажды в присутствии генерала Б. (Брусилова. – М. X.) я сказал, что хорошо бы иметь обезьян для некоторых моих опытов.

Генерал серьезно спросил:

– А жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их все равно повешу, берите жидов.

И не дождавшись моего ответа, послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обреченных на виселицу. Я стал доказывать Его Превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза:

– Но ведь люди все-таки умнее обезьян, ведь если вы впрыснули человеку яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна не скажет.

Вернулся офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет евреев, все цыгане и румыны.

– И цыгане не годятся? Жаль.»

Румын для опытов не предложил – словно знал заранее принципы освенцимского исследователя Менгеле… Этот отрывок интересен, ибо косвенно, без умысла, выявляет нам принцип военной юстиции того времени: генерал знал, что он повесит арестованных евреев не только до суда, но даже до их ареста.

Кампания трибуналов и повешений не остановила немецкое наступление так же, как не остановили его казнь Мясоедова и смещение Сухомлинова. Для сокрушения врага Ставка придумала новый план: выдворение всего еврейского населения из прифронтовых областей. Параллельно с основным фронтом, действовавшим прртив самой сильной армии тогдашнего мира – немецкой, русская Ставка в момент поражения, требовавшего эскалации всех ее сил, открыла фронт против собственных подданных-евреев. Послало на них воинские части и все остальное, армии положенное.

Начался, по выражению нового военного министра, Поливанова, «эвакуационно-беженский период военных действий». Чтобы меня не заподозрили в предвзятом сгущении красок, предоставлю слово министрам императорского кабинета (взято из секретных протоколов заседаний совета министров):