Царевич Алексей. Гибель последнего русского

Многим становилось страшно при мысли о розыске. Беспокоились, когда узнали, что царевич скрылся; обрадовались, когда узнали, что он у цесаря. Гофмейстерина при детях царевича мадам Рогэн говорила Афанасьеву: «Слава богу, и вы молитесь; как я слышу, царевич в хорошем охранении у цесаря обретается; пишут ко мне, что он отсюда светлейшим князем изгнан; только он ему после заплатит». Иван Нарышкин говорил: «Как сюда царевич приедет, ведь он там не вовсе будет, то он тогда уберёт светлейшего князя с прочими; чаю, достанется и учителю (Вяземскому) с роднёю, что он его, царевича, продавал князю». Другие разговоры пошли, когда узнали, что царевич возвращается в Россию. Иван Нарышкин говорил: «Иуда Пётр Толстой обманул царевича, выманил; и ему не первого кушать». Говорили, что Толстой подпоил царевича. Князь Василий Владимирович Долгорукий говорил князю Богдану Гагарину: «Слышал ты, что дурак царевич сюда идёт, потому что отец посулил женить его на Афросинье? Жолв (гроб) ему не женитьба! Чёрт его несёт! Все его обманывают нарочно». Кикин сильно встревожился, послал за Афанасьевым и начал ему говорить: «Знаешь ли, что царевич сюда едет?». «Не знаю, – отвечал Афанасьев, – только слышал от царицы; когда была у царевичевых детей, говорила, как царевич в Рим пришёл и как встречали». «Я тебе подлинно сказываю, что едет, – продолжал Кикин, – только что он над собою сделал? От отца ему быть в беде, а другие будут напрасно страдать». «Буде до меня дойдет, я, что ведаю, скажу», – сказал Афанасьев. «Что ты это сделаешь? – возразил Кикин. – Ведь ты себя умертвишь. Я прошу тебя, и другим служителям, пожалуй, поговори, чтоб они сказали, что я у царевича давно не был. Куда-нибудь скрыться! Поехал бы ты навстречу к царевичу до Риги и сказал бы ему, что отец сердит, хочет суду предавать, того ради в Москве все архиереи собраны». Афанасьев отвечал, что ехать не смеет, боится князя Меншикова. Потом предложил послать брата своего, и Кикин выхлопотал ему подорожную за вице-губернаторскою подписью; но и брата Афанасьев не послал, чтобы в беду не попасть.

Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 116

«Москва сделалась сценою ужасов»

Москва, 10 февраля 1718 г., (пол. 19 марта). Его Высочество, Царевич, остановился в Твери, городе, отстоящем в 180 верстах от Москвы, и прислал предварительно к Его Величеству г-на Толстого, который уже доехал обратно к Его Высочеству. Помещение для Царевича приготовлено близь покоев Его Величества, так что вероятно он скоро прибудет к Москве (Близь Твери, в Жёлтиковом монастыре, сохранились прекрасные покои, которые по преданию назначены были для жительства царевичу Алексею Петровичу. Примечание Петра Бартенева, издателя Русского архива. – Е.Г.)

Дело царевича Алексея Петровича по известиям голландского резидента де-Биэ. Русский архив. 1907. II (7). С. 314. Далее: Голландский резидент де Бие, с указанием страницы.

Москва, старая столица России, естественно, стала тогда важнейшим средоточием врагов преобразований, начатых Петром.

Костомаров Н.И. (1). С. 824

…Поэтому ли, или по многолюдству первопрестольного града, он долженствовал быть сценою ужасов.

Бергман В. Том 4. С. 166

Царь после осмотра Франции, где всё располагает нравы к смягчению и к снисходительности, возвратился на родину и вновь показал там свою суровость.

Вольтер. (1). С. 24

По свидетельству цесарскаго резидента Плейера, жившаго в России более 25 лет, «двор, узнав о возращении царевича, был очень обрадован; но многие Русские господа, ему благоприятные, желали, чтобы он остался за границею: его ожидал, по их мнению, монастырь. Помещики, духовенство, народ, всё ему было предано, и все радовались, что он нашёл убежище в цесарии. Увидев в окно юнаго сына его, простые люди кланялись ему в землю и говорили: “Благослови, Господи, будущаго государя нашего!”. Царь спросил митрополита Рязанскаго, котораго очень любит и уважает, что он думает о бегстве царевича? Митрополит отвечал: “Ему здесь делать нечего; вероятно, он хочет поучиться за границею”. Царь быстро взглянул на него и сказал: “Если ты говоришь мне в утешение, то хорошо; иначе, слова твои Мазепины речи”. Митрополит так встревожился, что болен и теперь».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 143