Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Пышно одетые бояре повели гостей в царские покои. Первой комнатой, через которую они прошли, был буфет, уставленный от пола до потолка золотой и серебряной посудой; второй – сени, устланные золототканными персидскими коврами, с дверями, наличниками и оконными рамами из черного дерева и золочеными дверными и оконными петлями и засовами. Из сеней Мнишка ввели в царскую палату. Дмитрий сидел на троне со скипетром в правой руке; на нем было золотое платье, унизанное жемчугом и драгоценными каменьями; на голове у него была высокая корона, на шее – тяжелое оплечье, усыпанное алмазами и рубинами, на груди висел большой яхонтовый крест. Трон, вышиной в три локтя, сделанный из чистого золота, стоял на возвышении, под балдахином из четырех щитов, на которых был водружен большой шар с фигурой двуглавого орла; щиты поддерживались колоннами, стоящими на серебряных, наполовину вызолоченных львах. Со щитов, справа и слева от царя, свисали две кисти из жемчуга и драгоценных камней, среди которых особенно выделялся топаз величиной с грецкий орех. Рядом с царем стояли два золотых подсвечника с грифами; за его спиной висела икона Богородицы в богатом окладе; перед ним лежал роскошный ковер.

Дмитрия с обеих сторон окружали по двое рынд в меховых шапках, бархатных белых кафтанах, подбитых соболями, и белых же сапогах, с бердышами в руках; на груди у них скрещивались золотые цепи.

По левую руку царя стоял мечник, в бархатном темно-каштановом кафтане и с обнаженным мечем (видимо, это был князь Скопин-Шуйский), а за троном – слуга с платком в руке. По правую руку сидел освященный собор и ближе всех к царю, на кресле, обитом черным бархатом, – патриарх Игнатий в черной бархатной ризе, расшитой от воротника вниз и по подолу полосой жемчуга и каменьев шириной в ладонь; в правой руке владыки был посох с золотым набалдашником; рядом с ним служка держал блюдо, на котором лежал золотой крест и стоял серебряный сосуд со святой водой.

На лавках, тянувшихся вдоль стен, сидели бояре, окольничие и думные люди. В середине комнаты, напротив трона, были поставлены лавки для гостей; за ними толпились московские дворяне и предводители польской дружины Дмитрия.

Когда свита Мнишка уселась на приготовленных для нее лавках, воевода обратился к царю с речью:

– Не знаю, удивляться мне или радоваться, видя ваше величество на этом престоле! Могу ли я без удивления смотреть на того, кого столько лет считали мертвым, а теперь видят окруженным величием?

Далее он распространился о странной игре человеческого счастья, непостижимости Божественного Промысла, который возвышает одних и низвергает других и воздал неумеренные похвалы храбрости Дмитрия и его терпеливости, с какой он во время своих скитаний и военного похода переносил голод, холод и другие лишения; но главной добродетелью царя, по мнению сандомирского воеводы, была верность своему слову.

– Ваше величество, осыпав меня и золотом, и серебром, избрали супругой себе мою дочь; ни громкий титул царя, ни высокая почесть не изменили вашего намерения. Вы приобрели право на такие похвалы, каких не может выразить ни поэзия, ни история. Я не настолько самонадеян и смел, чтобы быть равнодушным к моему возвышению, но если вспомнить, как воспитана дочь моя, с каким старанием внушены были ей с колыбели все добродетели, приличные ее званию, то смело могу назвать вас своим зятем.

– Дочь моя, – продолжал он, – родилась в свободной стране, где отец ее занимает почетное место в сенате, где каждый шляхтич может достигнуть высоких достоинств. Но лишь только добродетель украшает царей и сильных земли, ведет человека на небеса и соединяет с Богом. Мне остается молить, чтобы Всевышний благословил этот союз для счастия и благоденствия Русской вашей державы.

Дмитрий был так растроган прочувственной речью воеводы, что, по выражению одного очевидца, «плакал, как бобр» и поминутно брал у стоявшего за его спиной слуги платок, чтобы утереть глаза.

В конце речи Мнишек припал к его руке со словами:

– Целую с благоговением руку, которую я жал некогда с нежным участием хозяина к злополучному гостю!

Вслед за ним к царской руке были допущены родственники и друзья воеводы. Дмитрий по обычаю ничего не говорил; вместо него Мнишка учтиво поблагодарил Власьев. После этого двое бояр взяли царя под руки и повели к выходу; еще двое окольничих несли впереди скипетр и державу. Патриарх и духовенство благословляли выходивших из комнаты, давая им целовать крест. Поляки приложились к распятию вместе со всеми, что многим русским не понравилось.