Василий Масютин

ЦАРЕВНА НЕФРЕТ

Повесть в двух томах

Том I

…Истинною любовью любят живые только мертвых; только в разлуке смертной понимает любящий, что любовь есть путь к воскресению[1].

Д. Мережковский

Часть первая

БОРЬБА

— Теперь я окончательно убежден, дорогой Райт, что вы на ложном пути. Вы оставляете в стороне важные исследования и увлекаетесь обманчивым великолепием поверхностных форм…

Доводы Стакена настойчиво расширяли брешь в слабой обороне Райта.

«Дорогой Райт» — подобного обращения до сих пор не доводилось слышать доктору Роберту Райту, молодому египтологу и автору нескольких книг. Профессор Готгард Стакен — международная величина и непоколебимый авторитет в области египтологии — излагал свои выводы относительно новой книги Райта. В последнее время о Райте много говорили: Египет, недавние раскопки и все связанное с ними стали излюбленной темой бесед даже в салонах светских бездельников.

Стакен, тощий и прямой, как жердь, стоял за столом, заваленным книгами и рукописями. Он касался столешницы твердыми, словно алебастровыми ногтями и глухо отбивал такт своих слов. На затылке и с боков гладкий череп профессора был прикрыт тщательно приглаженными волосами. Его загнутый нос напоминал птичий клюв. Черные, блестящие глаза. Совсем как тот знаменитый сокол из Каирского музея. Таким глубоким был взгляд его бездонных — будто познавших вечность — глаз.

Райт стоял перед ним с уважительной, но одновременно упрямой миной, и в сравнении со своим престарелым учителем выглядел еще моложе, чем был в действительности. Продолговатое лицо говорило об английском происхождении. Твердый подбородок и резковатая складка губ не слишком соответствовали мягким чертам верхней части лица. В его глазах читалось противоборство человека не столько упорного, сколько своенравного. Наполовину женские, наполовину мужские свойства характера, бросавшиеся в глаза в его внешности с первого взгляда, придавали трудам Райта особое очарование.

«Дорогой Райт…» В этом обращении звучала покровительственная, самоуверенная нотка. Оно льстило Райту и вместе с тем настораживало его.

«Дорогой Райт!» — в критике книги он ощущал желание Стакена стереть личность, индивидуальность ученика, однако находил в этой критике и некое мучительное наслаждение, точно жертвовал собой ради неведомой, высшей цели. «Дорогой Райт» — звучало обезоруживающе и великодушно, как слово отца и властелина, привыкшего повелевать.

Относиться к книге, по мнению Райта, следовало совершенно иначе. Вот она, одетая в кожу, с золотым тисненым соколом на верхней крышке. Сколько незабываемых, волнующих, напряженных минут! Сколько радостных путешествий в подземелья египетского гения, чьи творения собраны в молчаливых музейных залах!

В нескольких метрах от Райта гудят за окнами авто, громыхает электрическая железная дорога, плывет поток людей, равнодушных к величественному прошлому. Его должны не попрекать, а хвалить за то, что он подарил этим тупым массам свою книгу. Стакен признавал, что труд его выстроен на солидной основе; но профессор был далек от теплого дыхания картин прошлого, что Райт оживил вместе со страданиями, любовью и мыслью египтян. Стакен не желал признавать ценность его книги, хотя Райт вложил в нее бесконечно много работы: сколько месяцев понадобилось, напрягая все силы, искать в манускриптах сведения о повседневной жизни Египта и составлять из разрозненных осколков полную ее картину.

И в благодарность за все это — только упреки…

Ногти Стакена глухо барабанили по столу, глаза смотрели пристально и неприязненно.

«Орел смотрит на солнце. Глаза Стакена все время глядят на великого Ра… Не слепнут… Кто такой Стакен? Птица или бог?..» Райт чувствовал, что его мысли рассеиваются, обращаются в ничто под этим взглядом. Ему пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы вновь обрести душевное равновесие.

— Мне очень жаль, господин профессор, что моя работа не нашла в вас сторонника. Выслушав ваши доводы, должен заявить, что не могу отречься от чего-либо из написанного. Я знаю, что правда на моей стороне, и это облегчает для меня тяжесть ваших упреков.

Стакен поджал губы, будто сдерживая смех. Райт был удивлен — ведь профессор никогда не смеялся.

— Вы упрямы, господин доктор. Я серьезно побаиваюсь, что вы можете встать на опасный путь…

И совсем другим, официальным тоном добавил:

— Будьте добры, просмотрите завтра тот ящик с папирусами. Прочитайте тексты. Ждите меня в полдень.