Царевна Нефрет(Том I)

Сатми ощутил, что бессильное тело учителя, опиравшегося на его плечо, словно стало вдвое тяжелее. Тутмос — всегда сочувствовавший другим — вызвался помочь. Придерживал упавшую голову провидца, склонив к нему бритое широкое лицо, как грустная старуха. Поддерживал его, когда приходилось преодолевать высокие ступени, и вздергивал брови в знак того, что и сам страдает.

Помощи от Тутмоса было немного. Даже крепкий Сатми порядком устал. Когда Тутмос и Сатми на миг оказались за спиной старца, Тутмос легонько толкнул жреца локтем и подмигнул. Под колонной среди женских голов Сатми узнал темную головку Нефрет. Она встала на цыпочки и опиралась руками о плечи стоявшей впереди женщины. Нефрет следила за тянувшейся мимо длинной процессией учителей и учеников, пока не встретилась взглядом с Сатми.

*

Тутмос долго просидел у Инени. Прорицатель передал ему все, что открыло божество. Когда откровение перестало быть тайной, все обрадовались: божество приказало закончить войну и заключить мир.

После того, как гордый своей миссией Тутмос вышел от старца, Сатми направился к учителю.

Карлик запретил ему входить, сказав, что Инени слишком устал и нуждается в отдыхе. Но вскоре Сатми увидел, что карлик — с испуганной миной, весь скорчившись — впустил к Инени маленького и высохшего, как мумия, старика Суаамона.

Суаамон пользовался славой человека, владевшего тайными силами — посредством их можно было поддержать угасающую жизнь, вылечить болезнь, успокоить боль и даже вызвать смерть. Его все боялись и по возможности обходили стороной.

Босой Суаамон шел с опущенными глазами по каменному полу и прижимал к груди свиток, завернутый в чистую ткань. Это была книга, написанная самим богом Тотом.

Почему-то именно сейчас Суаамон произвел на Сатми отталкивающее впечатление. Инени, вероятно, послал за Суаамоном в надежде, что чары знахаря принесут ему облегчение.

Это соображение немного примирило Сатми с появлением Суаамона — молодой жрец искренне любил своего учителя. Но все же он испытывал некое внутреннее беспокойство, как при виде притаившейся в кустах гадюки или летучей мыши в сумерках.

Сатми шел к себе, отвечая на поклоны жрецов: видимо, они понимали, что близится час, когда Сатми займет место Инени.

Сатми всей душой надеялся, что сверхъестественные способности Суаамона продлят жизнь Инени. Это отсрочило бы на какое-то время его вступление в обязанности, связанное с различными обременительными хлопотами. Однако высокое положение открывало путь к будущему, при мысли о котором начинало сильнее биться сердце.

Сатми хорошо знал, как высоко ценил фараон Инени и с каким уважением выслушивал его мудрые советы и поучения. Фараон часто осыпал Инени дарами. Он наверняка согласится на брак царевны с преемником Инени. Жена Сатми получит почетный титул первой супруги божества. Жрец парил на крыльях мечтаний. Он уже видел, как Нефрет в сопровождении хора молодых женщин поет чистым звонким голосом гимны, а он в Святая святых славит молитвой властелина мира. Но благоговейное намерение посвятить все часы дня и ночи мыслям о божестве нелегко было осуществить: не только бодрствуя, но и во сне он думал только о Нефрет. К счастью, многолетняя привычка довела его действия до автоматизма: он не забывал молитв и безошибочно исполнял ежедневные обряды.

*

Встречи с Нефрет продолжались. Они всегда были краткими и осторожными. Порой Нефрет тихонько напевала свои песни. Сатми гладил ее маленькие ручки и перебирал пальчики, похожие на хрупкие игрушки. Рядом с нею он не знал покоя. Иногда пытался неловко обнять ее. Нефрет защищалась. Она упиралась руками ему в грудь и смеялась. Эти короткие взрывы смеха, ее близость и недосягаемость лишали Сатми смелости и силы воли. Нефрет не была ни злобной, ни хитрой — она лишь вела себя как избалованный ребенок, испорченный придворной лестью.

— Я красивая? — как-то спросила она.

И прежде, чем он успел ответить, она добавила:

— Да, я — красива и потому называюсь Нефрет.

Она не придавала значения своим стихам — они приходили к ней так же легко, как к птице пение. Часто повторяла вслух некоторые строфы, словно хотела сама опьяниться их музыкой — так птицы снова и снова повторяют одни и те же ноты. Временами ее стихи вызывали у Сатми небывалое волнение: царевна с невинной искренностью касалась того, что наполняло его мечты беспокойством, жгло как огонь, что он вынужден был гнать из мыслей.

Маленькая царевна все больше овладевала Сатми, а он никак не мог заставить себя сделать решительный шаг. Ему нетрудно было бы заявить фараону о своей любви, но при мысли о том, что он должен будет признаться Инени, его охватывал ужас.

С первых дней служения он всегда повиновался несгибаемой воле учителя, обещая посвятить все свои силы исключительно поискам мудрости. Он не забыл своих ревностных заверений, что никакие земные соблазны не смогут отвратить его от избранного пути. Эти заверения он подкрепил не одной клятвой.

Когда Сатми наконец признался Инени, что намерен жениться, старец велел ему замолчать и сказал скорее утвердительно, нежели спрашивая: