Царевна Софья

— Царевна София Алексеевна жаловалась мне на Федора Кириллова сына Нарышкина, что он приходил к ее комнате и в комнату ее бросал поленьями. Мочно ль на товарищев твоих надеяться, чтоб с озорниками управиться?

— Вольны в том государи, — ответил Елизарьев. — Есть на таких людей у них, государей, бояре, а паче всех святейший патриарх. Есть с кем им, государям, советовать и без нас.

В то же дни Шакловитый говорил своим любимцам из числа стрелецких офицеров:

— Князь Борис Алексеевич и Лев Кириллович с товарищами хотят всех стрельцов перевести и разослать в ссылки. Да они же хотят великую государыню благоверную царевну и великую княжну Софью Алексеевну убить.

Стрелецкие командиры младшего состава Обросим Петров, Алексей Стрижов, Андрей Кондратьев и Никита Гладкой, как утверждал в доносе Ларион Елизарьев, разнесли эти слова по всем полкам и «вмещают безпрестанно, что убить, убить — то и говорят».^{411}

В то время как Федор Леонтьевич всеми силами пытался спасти положение, князь Василий Васильевич пребывал в меланхолии. Как справедливо заметил С. М. Соловьев, «поддержать Софью мог один Шакловитый своими средствами, на которые не был способен Голицын. Оберегатель находился в тяжком положении: ему оставалось не одобрять средств Шакловитого и в то же время робко, затаясь от самого себя, желать им успеха, который один мог спасти его».^{412}

Любопытные сведения о настроениях стрельцов накануне кризиса 1689 года содержатся в показаниях Нифонта Чулочникова. Он воспроизвел разговор, состоявшийся в начале августа во время обеда в доме клеврета Шакловитого Алексея Стрижова, на который были приглашены многие стрелецкие командиры. Стрижов и его друг Обросим Петров внушали собеседникам:

— Великой государыне Софье Алексеевне смерть приходит, хотят убить; а если ее, государыни, не станет, то и нам худо будет.

— Хорошо бы, — предложил Чулочников, — о таком великом деле великим государям побить челом вообче об розыске.

— Так пойдет в слух и в стачки, — возразил Стрижов. — А то дело делается от князя Бориса и от Нарышкиных. Лучше так сделать: будет великие государи укажут кого взять за караул, взять того нам — для чего бы и не взять? Надо, чтоб были у вас люди готовы человек по десять с полка.

— У нас людей для этого никаких нет, — ответили стрелецкие пятисотные. — А что нам по вашему призыву делать, о том мы в наших полках товарищей своих спросим.

Выйдя из дома Стрижова, Чулочников и другие командиры обсудили ситуацию и благоразумно решили об этом опасном деле у себя в полках ничего «не сказывать».

Об агитации Шакловитого и его приспешников среди стрельцов моментально стало известно в лагере сторонников Петра. Это видно из следующего эпизода. 4 августа молодой государь приехал из Преображенского в Измайлово, где отпраздновал именины своей супруги Евдокии Федоровны. В числе поздравителей во дворец явился Шакловитый. Петр потребовал от него выдачи Алексея Стрижова. Стрелецкий начальник наотрез отказался подчиниться, доказывая необоснованность возводимых на его клеврета обвинений. Тогда Петр распорядился арестовать самого Шакловитого. Его заперли в одной из комнат Измайловского дворца, но к вечеру того же дня отпустили — младший царь и его приближенные еще не были готовы к обострению отношений с правительницей.

Из Измайлова Федор Леонтьевич по неясной причине поехал не домой, а в загородную усадьбу своего приятеля Любима Домнина. Можно с большой долей уверенности предположить, что фаворит Софьи во время спора с царем и последующего ареста несколько пострадал от скорого на расправу Петра I, поэтому не хотел пугать домашних видом свежих синяков. «Не доехав до Покровского», Шакловитый сказал сопровождавшим его денщикам и телохранителям из числа наиболее доверенных стрельцов:

— Был я за караулом, а просят у меня Алешку Стрижова; а если его отдам, будут спрашивать и вас.

С дороги Федор Леонтьевич послал в Кремль пятидесятника Ивана Троицкого «известить великой государыне царевне Софии Алексеевне о том, что он, Федор, из-за караулу свобожден и едет в добром здравии».^{413}

Тем временем Софья призвала четверых наиболее доверенных стрелецких командиров и стала им жаловаться:

— Долго ль нам терпеть — уж житья нашего не стало от князя Бориса да ото Льва. Брата нашего царя Иоанна Алексеевича комнату дровами заклали, и хотят князь Василью Васильевичу Голицыну голову отрубить. А он добра много сделал: польское перемирие учинил, с Дону выдачи беглых крестьян не было, а его промыслом и с Дону выдают. Да на него ж все несут, брат ему князь Борис несет на него. И вы нас не покиньте — мочно ль на вас надеяться и князь Бориса и Льва взять?

— Воля в том ваша государская! — заверили служивые.

При расставании Софья одарила их крупной суммой — сотней рублей.^{414}

Роковая ночь