Царевна Софья

Первые десять лет монастырского затворничества царевна продолжала располагать собственными денежными средствами. В это время она продолжала делать вклады в святые обители. Например, в феврале 1695 года она подарила Новодевичьему монастырю лампаду к домовой Смоленской иконе Божьей Матери в поминовение своих родителей.^{461} 10 декабря 1693 года в Саввино-Сторожевском монастыре была освящена церковь Преображения Господня, построенная по заказу Софьи в стиле московского барокко, в память «спасения от Хованских». Вероятно, строительство храма было начато на средства царевны годом раньше, в ознаменование десятой годовщины этого события. Данный факт позволяет в полной мере понять, какое значение придавала Софья устранению князей Хованских и последующему подавлению стрелецкого восстания, без чего невозможно было наладить нормальную жизнь в Москве, да и во всей стране. Царевна проявляла заботу о Саввино-Сторожевском монастыре, помня, что он стал убежищем для царской семьи в самый напряженный момент «Хованщины». В период ее регентства в обители был построен каменный двухэтажный дворец. В конце XIX века в нем хранились портреты Софьи в монашеском одеянии, впоследствии утраченные.

^{462}

Во многих отношениях жизнь Софьи в Новодевичьем монастыре была сходна с традиционным постничеством русских царевен в тереме. Как и прежде, она ревностно соблюдала церковные обряды, молилась, постилась и занималась чтением и переписыванием духовных книг.

В первые годы пребывания в обители бывшая правительница России была еще не готова отрешиться от мирской жизни. Вне всякого сомнения, она внимательно следила за происходившими в Москве событиями. Получать соответствующую информацию поначалу было несложно: царь Петр разрешил сестрам посещать Софью. Конечно, от них опальная узнала о перестановках в правительстве. Руководство Посольским приказом было поручено бездарному, малообразованному и ленивому дяде юного государя Льву Кирилловичу Нарышкину. Есть сведения, что Василий Васильевич Голицын, проведав об этом, вскричал в ярости:

— Уж не сошел ли его царское величество с ума?

Несомненно, это удивительное назначение столь неподходящего человека на важнейший государственный пост вызвало схожую реакцию и у Софьи Алексеевны.

Другие правительственные назначения были, в общем, вполне обоснованными и диктовались стремлением Петра I и Нарышкиных сосредоточить основные государственные должности в руках своих сторонников. Тихон Никитич Стрешнев сосредоточил под своим началом управление тремя весьма важными учреждениями: Разрядом, Сыскным приказом и приказом Розыскных дел. По современным понятиям, он стал одновременно министром обороны и руководителем службы безопасности. Стрелецкий приказ перешел в руки князя Ивана Борисовича Троекурова. Иноземный, Пушкарский и Рейтарский приказы оказались объединены под началом князя Федора Семеновича Урусова. Боярин Петр Абрамович Лопухин, младший брат тестя Петра I, оказался во главе приказа Большого дворца и Дворцового судного приказа. Поместный приказ был доверен боярину Петру Васильевичу Шереметеву. Нарышкины поделились властью и с приближенными царя Ивана Алексеевича: князь Петр Иванович Прозоровский получил в свое ведение приказ Большой казны.^{463}

К началу следующего года относятся последние известные репрессии в отношении лиц, входивших прежде в окружение правительницы Софьи: 10 января у дьяка Разрядного приказа Еремея Полянского «по памяти из Стрелецкого приказа чин за вину отнят и велено жить в деревне».^{464}

Князь Борис Алексеевич Голицын, так много сделавший для завоевания власти Петром I, по возвращении двора из Троице-Сергиева монастыря в Москву утратил значение главного фаворита царя. Причинами этому стали заступничество князя за своего двоюродного брата Василия Голицына и происки Нарышкиных, которые явились к молодому государю во главе с его дедом Кириллом Полуектовичем и со слезами умоляли покончить с чрезмерным влиянием Бориса Голицына. Как сообщает Невилль, князь Борис даже подвергся опале, однако она была краткосрочной. Тем не менее позиции правительственного лидера были утрачены Голицыным навсегда. Он сохранил за собой почетную должность кравчего, однако ему не нашлось места ни в Боярской думе, ни в руководстве приказами. В январе 1690 года Патрик Гордон в дневнике назвал Льва Нарышкина «новым любимцем, или первым министром». Софья могла только сетовать по поводу новых правительственных назначений и сожалеть, что важнейшие государственные посты доверены людям, способностями столь явно уступавшим лицам из ее бывшего окружения.