Царевна Софья

Вероятно, к этому тяжелому времени относится рассказ Невилля о стремлении Софьи как можно больше находиться рядом с Федором, болезнь которого снова усилилась. «Она, — пишет французский дипломат, — выказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она всё время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность, и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любишь. Наконец, ловко устроив всё и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря (автор путает монастырь и терем. — В. Н.) под предлогом того, чтобы заботиться о нем и делать всё возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме нее приближался к нему или давал ему лекарства. Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечет дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у нее было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели».^{44}

Возможно, у Софьи уже в то время возникло стремление участвовать в государственных делах, однако никаких достоверных сведений на этот счет в источниках не сохранилось.

Последний год жизни царя Федора прошел в постоянных болезнях с краткосрочными улучшениями самочувствия. На этот период пришлась важнейшая реформа его царствования — отмена местничества. Порочная система занятия должностей в соответствии с происхождением и заслугами рода мешала нормальной работе государственного аппарата и отрицательно сказывалась на боеспособности армии. На основании решений 24 ноября 1681 года и 12 января 1682-го с «враждотворным местничеством» было покончено.

Двадцатилетний Федор Алексеевич, вероятно, еще надеялся победить болезнь. Во время очередного улучшения самочувствия он 15 февраля 1682 года женился на пятнадцатилетней Марфе Матвеевне Апраксиной. Однако дни государя были уже сочтены.

Весной 1682 года в Москве ходили слухи, что умирающий Федор может завещать престол младшему брату Петру в обход старшего, болезненного Ивана. Царица Марфа хлопотала перед мужем о прощении Нарышкиных и Матвеева. Иван и Афанасий Нарышкины уже появились в Москве, и никто больше не пытался их преследовать. Матвеева царь не только освободил из ссылки, но и вернул ему часть конфискованных вотчин, бывшему «канцлеру» предписано было до нового указа жить в Костромском уезде. Группировка Нарышкиных — Матвеева готова была возродиться в преддверии очередного витка борьбы за власть. Внезапная кончина Федора Алексеевича 27 апреля 1682 года открыла полосу упорного противостояния придворных политических «партий», ориентировавшихся на две противоборствующие ветви царской семьи.

Глава вторая

ТРУДНАЯ ДОРОГА К ВЛАСТИ

Шестнадцать дней царицы Натальи

Регентство вдовствующей царицы Натальи Кирилловны при девятилетнем сыне Петре Алексеевиче стало самым коротким правлением в русской истории: оно продолжалось всего 16 дней (для сравнения: регентство герцога Курляндского Эрнста Иоганна Бирона при правнучатом племяннике царевны Софьи Алексеевны младенце-императоре Иоанне Антоновиче продлилось 23 дня). Началось оно с дворцового переворота — отстранения старшего царевича Ивана Алексеевича от престолонаследия в пользу младшего брата. Хорошо осведомленный о ситуации в правящих кругах Андрей Матвеев перечисляет сторонников Натальи Кирилловны и ее сына в момент кончины царя Федора. Это был весь цвет русской княжеской аристократии: Одоевские, Черкасские, Долгорукие, Ромодановские, Урусовы, а также братья Иван и Борис Алексеевичи Голицыны, Иван Борисович Репнин, Иван Григорьевич Куракин, Иван Борисович Троекуров, Михаил Иванович Лыков. На стороне Петра был и влиятельный клан Шереметевых. Примечательно, что наиболее деятельные представители петровской «партии» были готовы встретить вооруженное сопротивление сторонников царевича Ивана: кравчий князь Борис Голицын, его брат Иван и дружная четверка молодых князей Долгоруких: братья Яков, Лука, Борис и Григорий 27 апреля явились во дворец, надев под кафтаны панцири.^{45}