Царевна, царица, богатырь и птица

– А этот, значится, и не по тракту вовсе ехал. Вывалился из лесу, так мы-то поначалу думали –  вупыр. Али лешак може какой незадавшийся. Сам-то тощий, чумазый, в волосах ветки, одежа лохмами, глаза дикие… А конь под ним добрый! Хоть и грязный да тощий, что смерть. Где, говорит, тут Тридесятое королевство! Не конь говорит, знамо дело. Хмырь-то ентот из лесу. Бабы-то ему с перепугу и показали –  отуда, мол. А он и пошел! А тута бабы-то и спохватились, что одежа-то на нем хоть и лохмами –  а все не нашенского крою. Бабам-то оно видно! Ну и крик подняли. Тута-то и мужики за вилы похватались, да и пошли сымать его с коня. Неча тут у нас всяким шпиенам разгуливать! Страже думаем сдать приграничной. Али вона богатыри пущай допросят да сдадут. Он-то блажной какой-то, бает, мол, королевич я…

На этот раз Алька выпустила из руки разом весь блин, едва надкусанный.

Блин, развернувшись в полете, спланировал точнехонько на морду кота, закрыв ее целиком. Впрочем, кота такой поворот событий определенно не огорчил: серединка блина тут же всосалась в зубастую пасть, а сам хвостатый шустро ускакал куда-то за печь, предупредительно грозно урча сквозь блин: не тронь, мол! Что упало –  то законно поймано!

Впрочем, Альку судьба блина уже вовсе не занимала, и отвоевывать свой завтрак царевна не планировала. Вместо этого она вскочила, едва не перевернув и вовсе весь стол.

– Куда? Куда его повели?

*

Связанному “шпиену” отжалели целый деревянный стул со спинкой –  на лавке дюже вертелся. Стул нарочно пришлось от местного плотника нести, в доме ни одного не оказалось. Зато уж привязать вышло на совесть –  примотали так примотали! Все потому что местные крестьяне так и не определились толком: то ли он лазутчик какой, то ли все же нежить лесная. Так-то оно надежней!

Когда Алька вихрем ворвалась в дом напротив, богатыри как раз озадаченно рассматривали “улов” местных жителей.

Возможно, Алька бы и не признала своего суженого в этом грязном оборванце, если бы заранее не ожидала его увидеть. Все-таки королевича она всегда видела при полном параде. И волосы-то его курчавые на солнце сверкали, и кафтан всегда был с иголочки, по заграничной моде, золотой нитью вышитый…

Да и не только в одежде дело. Все же потрепало королевича в пути изрядно. Да и похудел он так, что щеки ввалились, одна кожа да кости остались. Да и взгляд сделался какой-то отчаянный.

Сжалось сердце царевнино. Много чего она за последние дни передумала. И о женихе своем в том числе. А только сейчас ничего в душе не осталось, кроме жалости. Как же так?..

– Елисей! –  вскрикнула раненой птицей, да и кинулась к нему –  впрочем, сразу же и споткнувшись. –  А почему он связан?!

…Вполне возможно, что и Елисей не признал бы сейчас свою нареченную –  в мужской одежде, с загорелой чуть обветренной кожей и обрезанной наполовину косой. Возможно –  если бы однажды он уже не видел такой царевну Алевтину Игнатьевну. Правда, лежала она тогда в хрустальном гробу, и даже дышать –  не дышала. Сейчас-то хоть, вон, румянец на щеках играет.

– Алевтина! Любовь моя! –  королевич попытался вскочить, однако крестьяне связывают в самом деле на совесть. В результате Елисей оказался согнут напополам –  по форме стула, примотанного к нему, что панцирь на черепашке. Неловко переступив ногами в этой позе, королевич вынужден был плюхнуться обратно, гулко стукнув деревянными ножками об пол. –  Ты жива!

А Алька, так и не дойдя до жениха, вдруг остановилась, сложив руки на груди, и нахмурилась.

– Жива, конечно… не твоими стараниями! –  обида на нерадивого жениха никуда не делась и теперь всколыхнулась в груди, вытеснив жалость. Ведь обещал же –  что найдет, спасет! Спасать-то в итоге ее не требовалось… не от богатырей, по крайней мере. Но Елисей-то об этом не знал! И не спешил на выручку отчего-то.

А еще с этим поцелуем любви странно вышло. Это что же –  мало любил, стало быть, раз не сработало? А ведь клялся! О том, что, вполне возможно, это она недостаточно любила, Альке сейчас думать не хотелось. А то обижаться было б несподручно как-то.

Сколько раз, думая об этом, царевна решала, что не стоит понапрасну в себе обиду копить, зло таить. Мало ли как оно было-то! Всего ведь она и не знает. Вот встретит жениха, тут-то и выяснит, что за дела такие ему помешали, да и выскажет заодно… разом все!

Вот и встретились. И оказалось вдруг, что слов-то и не находится. И что сказать ему теперь –  непонятно совсем… надо было, пожалуй, заранее речь заготовить. Да вот как-то не до того все было –  то подвиги, то яблоки, то козу доить надо…

– Я спешил к тебе изо всех сил, –  кротко сообщил королевич. –  В этом вашем царстве совершенно ужасные дороги. И указатели. А уж люди… верно отец говорит –  твердая рука Тридевятому царству надобна!

– Это у тебя, чтоль, рука твердая? –  как-то очень уж нелюбезно усмехнулся Акмаль.

Богатыри стояли вокруг, сложив на груди руки. И Алька вдруг осознала, что в точности скопировала их позу. Даже одну ногу чуть вперед точно так же выставила.