Царица Армянская

Арбок Перч приказал своим воинам раздобыть в ближних селах одежды для пленников.

— О боги, — снова запричитала Ерес Эпит, — если надо обездолить одних, чтобы дать жизнь другим, то кому же мы служим, кому помогаем?!

Арбок Перч словно и не слышал жены. Она часто роптала, корила его. «Из ничего ничто не создашь, супруг мой, — говорила она. — Задуманное тобою несбыточно. Давай лучше уйдем из этой жестокой страны, от ее богов, в которых нет ни жалости, ни милосердия. Уйдем и сгинем. Я слыхала, что за этими горами расстилаются зеленые долины и воды много. И нет там ни рабов, ни властелинов, нет каменных богов-идолищ. Молю тебя, уйдем от этих войн и смертей!..»

Арбок Перч обычно слушал ее и посмеивался…

В Дерджане мятежники награбили особенно много серебра. Всю добычу навьючили на рабов. В дорогу пустились на рассвете. Двигались на запад. Вслед им шли толпы местных жителей, понося их на чем свет стоит.

— Что надо этому сброду безумцев? — негодовал Арбок Перч.

Ерес Эпит, недовольная всем, что творилось, мрачно сказала:

— Это те люди, которых мы вчера ограбили, супруг мой. Их раздели, чтобы одеть пленников. Слава тебе! Одно латаем, другое рвем в клочья.

Арбок Перч, ничего не сказав, поспешил вперед своею дорогой. А в ушах вдруг отчетливо зазвучали слова жены: «Уйдем из этой жестокой страны!.. Уйдем!..»

Но куда? Есть ли на земле такое место, где человек может чувствовать себя свободным?..

Весна была в полном разгаре. В долинах и на склонах гор снег уже полностью стаял. Дорога совсем просохла.

* * *

Каранни отбыл из столицы во главе своей конницы с приданным ей фуражным обозом. Он направлялся в сторону Дерджана, навстречу Арбок Перчу и его разбойному воинству.

Мари-Луис уже и в Дерджане сделала свое дело — уничтожила там всех идолищ и велела впредь почитать лишь Мажан-Арамазда и Эпит-Анаит.

Каранни об этом знал и потому не удивился, когда на пути перед ним вдруг предстал верховный жрец Арванд Бихуни. Весь растерзанный, он истошно завопил:

— О Каранни, великий и славный царь наш, спаси богов всею своей воинской мощью и жалостливостью сердца! Все наши боги, коими живо и оберегаемо твое царство, подвергаются немилосердному поруганию!..

Каранни, недовольно глядя на него, резко оборвал:

— Хватит бесноваться! Остуди свой воспаленный и затуманенный ум. Твое стойло по-прежнему принадлежит тебе. Поклоняйся Мажан-Арамазду и его богине-супруге. Предайся единому богу и приведи к нему все наши племена. В этом твой святой долг!

Арванд Бихуни несколько попритих, видя, что царь его не поддерживает. А он ведь надеялся, что сумеет уговорить его остановить рвение супруги-царицы в войне с богами, словно и забыл, что только недавно лживо заверял Мари-Луйс, мол, все творимое ею угодно небесам…

Каранни старался не вмешиваться в дела царицы, тем более что он вполне разделял ее стремления. Сейчас его занимало лишь одно — мятежник Арбок Перч, который в лихой гордыне своей осмелился идти в открытое наступление на столицу.

В селах, где разбойников принимали охотно, снабжали их хлебом и мясом, царь учинял жестокую расправу, предавал сожжению на костре каждого десятого из жителей.

Страна и народ жили между двух огней.

Действовала и Мари-Луйс. Едва супруг ее выехал из столицы, она поспешила со своими воинами в Шаггом и спустя два дня была уже там.

И крепость, и город были разрушены. Храм Мажан-Арамазда разграблен. Словом, Арбок Перч оставил зримый след своего здесь пребывания…

Царица распорядилась вернуть всех жителей Шаггома и привести в порядок храм. Затем она велела приехавшим с нею жрецам воздать почести единому и великому богу.

Жизнь возвращалась в Шаггом. Восстанавливались дома горожан.

— Хоть город ваш и понес очень тяжелые разрушения, — сказала царица собравшимся на площади шаггомцам, — но в результате низвержено и все множество ненужных нам богов. И в этом Арбок Перч, сам того не ведая, стал моим сподвижником. Отныне и все вы примите и почитайте Мажан-Арамазда. Нет и не будет иного бога, кроме него!..

Мари-Луйс действовала решительно и четко. Все ей теперь было ясно и понятно. Она получала удовлетворение от сознания, что ее идея единобожия уже воочию претворяется в жизнь. Правда, душевная боль нет-нет да давала себя знать. Мучила и сложность всего творимого. Иногда задумывалась, права ли она в своих деяниях, снова и снова пытала себя и снова и снова утверждалась в мысли о том, что множество бесполезных богов и божков — только во вред народу…

День ото дня весна в Хайасе расцветала пышным цветом. Но Мари-Луйс под гнетом своих забот и нескончаемых дел не замечала ни весны, ни ее цветения. Захваченная желанием воздать хвалу и вознести бога Мажан-Арамазда и необходимостью наказывать то одного, то другого из преступивших запрет приносить в жертву человека, она успевала отметить в себе лишь то, что очень тоскует по Таги-Усаку. И это злило ее ужасно. Стоит ли он такого? Стоит ли ее тоски?..