Царица Проклятых

«Лжете! – крикнула она. – Лжете, как лгали ваши демоны! Вы думаете, это могло бы произойти, если бы так не было предначертано свыше? – Она повернулась к царю. – О, неужели ты не видишь, как глупо было слушать простых смертных, которые не обладают нашей силой? Ах, мы еще молодые божества, нам предстоит бороться, чтобы узнать замысел Небес. Наша участь предрешена: она читается в дарованных нам талантах».

Мы не реагировали на ее слова. Несколько драгоценных секунд я верила, что милосерднее для нее было бы поверить в подобную чушь. Ибо я могла поверить лишь в то, что злой дух Амель, глупый, недалекий, слабоумный дух, случайно попал в ловушку этого злосчастного слияния и за это, вероятно, поплатится весь мир. Мне вспомнилось предостережение матери. Все наши страдания. И потом мной завладели такие мысли – мечты об уничтожении царя и царицы, – что пришлось закрыть голову руками, встряхнуться и попытаться очистить мысли, чтобы на меня не обрушился их гнев.

Но царица не обращала на нас никакого внимания, разве что велела охране немедленно поместить нас в тюрьму – завтра ночью она при всем дворе вынесет нам приговор.

Неожиданно нас схватили, а она сквозь зубы отдавала приказы, сопровождая их мрачными взглядами; солдаты грубо потащили нас в неосвещенную камеру, как заурядных пленниц.

Мекаре обхватила меня и прошептала, что мы должны верить: до захода солнца ничто не причинит нам вреда, мы должны петь старинные песни и ходить по камере, чтобы нам даже в голову не приходили мысли, способные задеть царя и царицу. Она была смертельно напугана.

Никогда еще я не видела, чтобы Мекаре было так страшно. Мекаре всегда неистовствовала в гневе, я же отступала, представляя себе самое страшное.

Но с наступлением рассвета, когда она уверилась, что демонические царь и царица удалились в свое тайное убежище, она разразилась слезами.

«Это я виновата, Маарет, – сказала она мне. – Это сделала я. Я послала духа. Я старалась не делать этого, но Амель прочел это в моем сердце. Все было именно так, как говорила царица».

Ее самобичеванию не было конца. Это она разговаривала с Амелем, она вселила в него силы, расхваливала, поддерживала его интерес, потом она пожелала, чтобы он покарал египтян, и он узнал об этом.

Я старалась утешить ее. Я объясняла, что мы не можем контролировать свои сердца, что Амель уже один раз спас наши жизни, что никто не в состоянии предугадать, как все обернется, где можно наступить на грабли, а теперь мы должны отринуть чувство вины и смотреть в будущее. Как нам отсюда выбраться? Наши добрые духи напугать их не смогут, а потому мы должны думать сами, должны разработать план, должны что-то делать.

Наконец произошло то, на что я втайне надеялась: появился Хайман. Но он еще больше похудел и осунулся.

«Боюсь, что вы обречены, мои рыжеволосые сестры, – сказал он. – Царь и царица пришли в недоумение из-за ваших слов, перед наступлением утра они отправились молиться в храм Озириса. Разве вы не могли подарить им надежду на то, что все придет в норму, – надежду на окончание этого кошмара?»

«Хайман, осталась только одна надежда, – прошептала Мекаре. – Да будут духи мне свидетелями, я не говорю, что ты должен это сделать. Я просто отвечаю на твой вопрос. Если хочешь покончить с этим, покончи с царем и царицей. Отыщи их укрытие и дай солнцу взойти над ними, солнцу, которого не вынесут их новые тела».

Но он отвернулся, придя в ужас от перспективы такого предательства, а потом со вздохом сказал:

«Ах, дорогие мои ведьмы, чего я только не насмотрелся. И все-таки я не смею».

В последующие часы мы прошли через ужасные муки, ибо, без сомнения, нас ждал смертный приговор. Но мы больше не сожалели ни о своих словах, ни о своих поступках. Лежа в темноте, обнимая друг друга, мы пели старые песни нашего детства, песни нашей матери, я думала о своей дочери и пыталась сделать так, чтобы дух мой поднялся над камерой и отправился к ней, но без зелья у меня ничего не вышло. Я так и не освоила эту способность.

Солнце село. Вскоре мы услышали, как толпа поет гимны в честь прибытия царя и царицы. За нами пришли солдаты. Как и в прошлый раз, нас вывели на большой открытый двор. Здесь Хайман причинил нам боль, здесь нас обесчестили, а теперь мы со связанными руками предстали перед теми же зрителями.

Но теперь была ночь, и в арках тускло горели лампы, злобный луч играл на позолоченных бутонах лотоса на балках и на раскрашенных силуэтах, покрывавших стены. Наконец с возвышения ступили царь и царица. Собравшиеся пали на колени. Солдаты заставили нас присоединиться к всеобщему раболепствию. И тогда царица вышла вперед и заговорила.

Дрожащим голосом она поведала своим подданным о том, что мы – чудовищные ведьмы, что мы наслали на царство демона, который совсем недавно преследовал Хаймана и попытался сыграть свои дьявольские шутки с царем и царицей. Но – о чудо! – великий бог Озирис, старейший из всех богов, более сильный даже, чем бог Ра, поразил эту дьявольскую силу и наделил божественной славой царя и царицу.