Царская немилость

– Чего надо? – поприветствовал этот вышибала графа. – Пивная вон, за углом.

– И ведь в рожу не дашь, – громко, чтобы товарищ расслышал, произнёс Пётр Христианович и шагнул на ступеньки.

По-лягушачьи произнёс:

– S’il vous plaît, Votre Grâce![17]

Обучен? Так а что – медведей на велосипеде учат ездить. И даже на мотоциклах. Может, денщиком у какого офицера был, от него и понабрался, и потому и жив остался?

– То-то. Mieux vaut tard que jamais[18].

О, и колокольчик бронзовый дзинькнул. Большой стеклянный прилавок и несколько шкафов-витрин, тоже стеклянных. И вдоль одной из стен у окна большой комод, заставленный посудой. Олово в основном, но и серебро поблёскивает с золотом. Красота. Аж самому захотелось Петру Христиановичу чего такого приобресть в свой удел.

Продавец и хозяин, видимо, в одном лице, вышел из-за прилавка и поклонился. Брехт обернулся. За ним в генеральской форме никого не стояло, да и в камергерской не много было товарищей. Пуст был магазин.

– Месье… – Пришёл, чего уж тянуть.

– Жан Клодт, – снова поклонился пузырёк. Мелкий и толстенький. И улыбающийся во все… щёчки.

– Ван Дам? – чисто на автомате спросил у него граф, сравнивая мускулистого актёра с этим любителем сладкого.

– Нет, просто – Жан Клодт, к вашим услугам.

– Chaque personne a sa propre voie[19]

. – Брехт достал из кармана чакчир, пришитого рядом с лацбантом под довольно широким поясом, перстень и положил на раскрытую ладонь. Поводил ею перед носом «Жанклота».

– La beauté est le pouvoir![20] – Потянулся к вещице хозяин магазина.

– La beauté c’est l’éternité qui dure un moment[21]. – Прямо сами слова с языка срывались. Граф, видимо, почитывал. И пописывал… в стол. Когда горшка рядом не было.

– Это перстень Екатерины Второй, и я хочу продать его за огромные деньги.

– Императрицы, да, скорее всего, это возможно. И что, ваше сиятельство, заставляет вас расстаться с такой ценной вещью? – Схватил перстень толстячок.

Ваше сиятельство? Так он знает Витгенштейна? Нет, верните назад и дайте все кристаллы слизать. Так нечестно.

– Chaque personne a sa propre voie[22]. – И рожу задумчивую надо сделать. От повторения фраза менее красивой не станет, тем более прошлый раз в бороду говорил.

– Может, господин граф, хочет пока просто заложить этот перстень? Потом ваши финансовые дела поправятся. За небольшой процент…

– Нет, боюсь, что мне долго не бывать больше в Москве. – А что, чистейшая правда.

– Ну, как хотите, ваше сиятельство. Если вы не против, то я его осмотрю внимательно через лупу. Нет, нет, я ни в коем случае не сомневаюсь в ваших словах, ваше сиятельство, но вдруг там есть клеймо мастера. Изделия некоторых мастеров стоят дороже. Вы не против?

– L’habitude est une seconde nature[23].

– Как точно сказано! Я не задержу вас, пока можете посмотреть на товар, для мадам Эмилии подойдут вон те серьги с янтарём, к её лучистым глазам.

С-сука! Если жену зовут Антуанетта и у неё голубые глаза, то этот, с позволения сказать, «товарищ» тратил деньги с небольшой зарплаты не на жену и имение, а на лучистые жёлтые глаза. Она ещё, чего доброго, вирусным гепатитом С болеет. Не видел у здоровых людей жёлтых глаз Брехт. Эх, ваше сиятельство, мать вашу, ваше сиятельство. Распущенность до добра не доведёт. Блин, как бы тут в центре Москвы не повстречаться с этой Эмилией. Если его Ван Дам так легко опознал, то уж Эмилия и подавно узнает. Ноги нужно срочно из Первопрестольной делать. Не работает маскировка.

Лупу смешную месье Жан в глаз не вставлял. Взял со стола обычную, здоровущую линзу, оправленную в сверкающую бронзу или латунь и на такой же латунной вычурной ручке.

– О-ля-ля. – Ювелир отстранился и посмотрел оценивающе на графа.

– Ля-ля-о? – Мотнул головой Брехт, вопрос изображая.

– Вы же знаете, кто сделал корону для коронации императрицы Екатерины? – Отложил лупу Ван Дам.

– Сейчас вы подтвердите мою догадку. Этот перстень сделал сам…

– Поздравляю вас, ваше сиятельство. Это и в самом деле работа знаменитого Иеронима Позье – ученика самого Бенуа Граверо. – Граверо, нарицательная потом станет фамилия, гравировка. Точно большая ценность этот перстенёк.

– Я же вам говорил, – развёл руками как ни в чём не бывало Пётр Христианович.

– Вы не передумали, ваше сиятельство, может, вы всё же заложите этот перстень, я возьму небольшой процент. Всего три, хорошо, два с половиной процента в месяц. В таком случае я готов дать за перстень триста рублей серебром, если вы всё же настаиваете на продаже, то готов вам дать четыреста рублей серебром.