Царская невеста. Любовь первого Романова

Митрополит вскочил, с неожиданной легкостью взмахнул посохом и сбил шапку с головы девушки. Светлые косы упали на ворот.

– И правда девка! – изумился Филарет и гневно загремел: – Как дерзнула, бесстыжая! Не в Святом ли Писании заповедано: не должно жене носит мужеское платья, а мужу женское, ибо мерзость сие пред ликом Господа.

Филарет с силой хватил посохом об пол. Марья стояла, не смея поднять глаз на осерчавшего владыку. Она услышала, как митрополит подошел к двери, словно намеревался распахнуть ее и позвать стражу. Но этого не произошло. Митрополит постоял у двери, потом вернулся к девушке и спросил по-прежнему сердито, но уже тише:

– Ты в родстве с Желябужскими? А не брешешь? Не подослана ли ляхами?

– Истинный крест, владыка! Хлопова я, дворянская дочь, внучка Федоры и сестрина Федора Желябужского.

– Если Федорина внучка, тогда должна знать Марфу и Евтинию. Опиши их обличье.

Марья с готовностью начала рассказывать про сестер, стараясь не опустить ни одной подробности. Филарет слушал сначала недоверчиво, но к концу рассказа кивнул головой.

– Узнаю жену! Крута нравом, как была до пострига. Евтинию тоже узнаю, чистая лиса Патрикевна. Вижу, ты их хорошо знаешь. Что наказывал передать Федька?

Эх, если бы Марья знала, что там было в боярском наказе! Но разве дядя доверил бы ей посольскую тайну! Поэтому она сказала первое, что пришло в голову:

– В Москве делается все доброе для твоего, владыка, спасения. Михаил Федорович царствует благополучно. Все великие государи присылают с дарами и с поминками великими, прося царской к себе любви и дружбы. Посланник хочет просить ляхов о встрече с тобой, владыка. Только дядя не надеется, что дозволят говорить наедине.

– Не дозволят, Федька верно рассудил. Придется мне при поляках отвечать, что сына моего избрали государем без моего ведома, а надобно было просить на царство королевича Владислава. Только пусть Федька тому веры не дает и знает, что с Владиславом затея пустая. Королевич не примет православного закона, как было обещано. Да и не хочет король Жигимонт венчать своего сына шапкой Мономаха. Король сам хочет добыть престол и объединить польскую, шведскую и московскую короны.

За дверью раздался какой-то шум. Филарет подошел, прислушался. Марья поспешно спрятала косы под шапку. Шум более не повторялся.

– Передай Федьке, что ляхи будут стращать войной, но пусть на Москве ведают, что Речь Посполитая не единомысленна. В Польше об одном толкуют, в Литве о другом. Опричь канцлера Сапеги, все литовские сенаторы хотят мира. На сейме король Жигимонт будет просить побору, чтобы идти на Москву посполитым рушеньем, но в Литве уже приговорено побору отнюдь не давать и посполитым рушеньем с королевичем не хаживать. Еще передай, что у ляхов нет мира с турками.

Митрополит Филарет прервал речь, вспомнив случай на пиру у польского короля. Знатных русских пленников приводили на пиры в цепях и показывали гостям, как диких медведей. Царя Василия Шуйского заставляли кланяться до земли. Пусть Шуйский боком влез на престол, но он был венчан на царство, а тут такое унижение! Однажды среди пирующих был турецкий посол. Паша восхвалял удачу и могущество польского короля. Говорил, что король уже брал в плен великого дюка Матеуша, сына нынешнего кесаря, а теперь держит в плену русского царя. Шуйский ответил достойно: «Сегодня наш черед, а завтра ваш. И как бы не пришло время, когда на польском пиру будут показывать пленного турецкого султана». Паша схватился за ятаган, насилу его успокоили.

С той поры Шуйского на пиры не водили. Узника держали в Гостынском замке в тесной каменной темнице над воротами, а в подвале томился его младший брат Дмитрий. К ним никого не допускали, страже запрещено было произносить их имена. Когда Василий Шуйский умер в темнице, акт о его кончине был составлен в следующих выражениях: «Покойник, как об этом носится слух, был великим царем московским». Правду молвил бывший царь. Турок должна встревожить удача польского короля. Их опасения на руку русским.

– Надобно из Москвы натравливать басурман на латинян, дабы их гонор вконец сломить, – сказал Филарет. – Как попробуют ляхи крымских арканов и отведают турецких ятаганов, забудут про Московское государство. Ты запомнила хоть что-нибудь, девка?

– Ничего не упущу, – пообещала Марья.

– Ты, как погляжу, смышленая! Ловко провела ляхов! Погоди малость, вот тебе гостинец. – Филарет подал девушке сладкую вареную грушу. – Ступай с Богом.

Его суровое лицо смягчилось и стало ясно, от кого Миша унаследовал свою светлую улыбку. Марья выскользнула из покоев митрополита. Шляхтич, сидевший у дверей, подозрительно спросил, почему так долго. Марья ничего не отвечала.

– Будет тебе, Тадеуш! – вступился за девушку второй шляхтич. – Какое тебе дело до того, чем занимались смазливый пахолик и русский монах? Видишь, ты его в краску вогнал.