Царский угодник

– Так не завидуют, – возразил господин, принимаясь на сей раз за индюшечью ногу – здоровенную, как ляжка крупной козы, пупырчатую и белокожую, отвернулся от Распутина; словно бы тот и не существовал для него, щелкнул пальцами, подзывая официанта: – Любезный, еще чайку!

Тот понимающе наклонил голову – хорошо знал, какой чаек требует любитель вареной индюшатины.

Филеры помогли Распутину подняться с пола, увели в кабинет, там раздели и на машине увезли домой. Свидетель покушения на Распутина Арон Симанович впоследствии упомянул об этой истории в своей книге «Распутин и евреи».

Время от времени в доме Распутина появлялся князь Феликс Феликсович Юсупов – изящный, с женственным лицом и персиковым пухом на скулах, с большими голубыми глазами, о каких сентиментальные сочинители обычно говорят, что они похожи на два глубоких озера, с осиной талией, подтянутый, всегда модно одетый.

Поначалу Распутин относился к Юсупову плохо – особенно когда узнал, что тот во время учебы в Англии стал «педиком», то есть голубым, но потом, услышав, что Юсуповы обладают самой крупной в России коллекцией драгоценных камней и что богатство какого-нибудь заваленного золотом по самую макушку Рубинштейна или Мануса – это детский лепет, тьфу, ничто перед богатством Юсуповых, опаял.

Хотя и был против, когда Феликс, излечившись от своей «английской болезни», вздумал жениться на

красавице Ирине, великой княжне. «Старец» сам имел на нее виды, вздыхал, оглаживал бороду вздрагивающей от нетерпения рукой, но приблизиться к Ирине опасался. А вот Феликса, все обмозговав хорошенько, приблизить к себе решил. Он помогал Феликсу избавиться от последствий «болезни», приобретенной в туманном Лондоне, рассказывал о Сибири, о селе Покровском с «сясястыми редкозубыми девками, от которых удовольствия не больше, чем от навозной кучи», о реках Туре и Тоболе, в которых водится знаменитая сосьвинская селедка, возил с собой к тибетскому доктору Бадмаеву, знакомил Феликса с его колдовскими травками.

– У бурятского доктора травки такие, что даст одну понюхать – сразу в сон потянет, даст листик или почку от другой пожевать – радостно сделается, все худое из головы улетучится, благостно станет на душе и в природе, протянет корочку проглотить, боли всякие, самые разные, что мучают организм, пропадут, угостит веточкой – сразу же на женщину потянет. Это очень толковый доктор, Феликс, – поучал Юсупова «старец», – лучший из всех, что я знаю.

Одно время Юсупов исчез из поля зрения «старца», и он заволновался, засуетился: ведь Феликс – это и красавица Ирина, и камешки дорогие, редкостные, нашел Юсупова и начал усиленно зазывать к себе домой.

– Ты напрасно, милок, мною брезгуешь, – выговаривал он князю, – ты меня не чурайся! Я тебе еще знаешь как пригожусь? О-о! В министры проведу, хочешь? Нет?

Феликс в ответ вежливо улыбался и опускал ресницы, прикрывая ими стальной холод, возникавший в глазах.

Юсупов много раз задавал себе вопрос и никак не находил на него ответа: чем же этот человек взял царскую семью и именно императрицу? Какой именно силой он обладает? Даром каким? Тем, что может бороться с недугом наследника? Но делает он это с грехом пополам. Или всему виной мягкость, бесхребетность царя, видения, возникающие в ночи перед царицей, от которых та приходит в мистический ужас и ищет спасения в таких вот пронырливых, похотливых, прикрывающихся иконами мужичках, как Распутин?

«Старец», понимая, о чем думает Феликс, усмирял жадный блеск в своих глазах, делался кротким, как курица, голос у него становился ласковым, переходил в нежный голубиный бормоток – уже и не Распутин это был, а кто-то другой, на него совсем и не похожий.

Иногда «старец» заводил разговоры о том, что в Царском Селе не «папа» главный, а «мама», она главная и в Царском Селе, и во всей России. Она – всему голова, она – хлеб и мозги государства, она должна управлять Россией, она, а не «папа», – и тогда Юсупов настораживался, ждал, что Распутин будет рассуждать, приоткрывать занавес и дальше, но Распутин, словно бы что-то чувствуя, махал рукой: «Это я так, Феликс, не слушай меня!», и замыкался, забираясь в собственный кокон, затихал там и к сказанному больше не возвращался.

Через несколько дней «старец» вновь заводил разговор о том, что Россией должна управлять «мама» – сильная, волевая женщина, а не бесхребетный «папа». «У мамы – характер, хватка, мозги, – говорил он, – связи в Германии и далее по всему списку, а что есть у папы?» Феликс Юсупов понимал, что речи эти Распутин ведет неспроста. И ждал, чувствовал, что наступит момент, когда Распутин раскроется сполна, и он сможет расплатиться с этим чудовищем. За себя он рассчитается, за Ирину, за Россию, за женщин, поруганных, измочаленных, оскорбленных им.

Распутин же внимательно следил за Юсуповым, и князь понимал: «старец» все видит, засекает, от его глаз не ускользает ничто. Однажды Распутин сказал князю:

– Ты очень смышленый человек, князь, с тобой очень приятно говорить. Ты все схватываешь на лету. Соглашайся – и я тебя сделаю министром. А?