Митрофаныч.
Мы такое только в Смутное время видели, ей-богу. При старом царе, при старом воеводе такое и присниться не могло.Всеволожский.
Нет, я должен с ним поговорить! Я поеду в Касимов, я ему все скажу.Андрей в продолжение разговора стоит поодаль, блаженно переживая произошедшее. Услышав последние слова Всеволожского, поворачивается к нему.
Андрей.
Он того и ждет, чтоб ты пришел. Сами прислал сонцевских, чтоб тебе про то напомнить. Только с пустыми руками к нему ходить без толку. Либо дань ему надо заплатить, либо охранную грамоту от какого-нибудь вельможи московского в нос ему ткнуть.
Митрофаныч.
Да, вот так. В прежние временав Золотую Орду дань возили. А теперь эта Орда на каждом перекрестке.
Евдокия.
Давай в Москву поедем, Иван Родионыч.Всеволожский
Настасья.
Батюшка, да не убивайся ты так, себяпощади. Он мизинца твоего не стоит, воевода этот.
Фима
Всеволожский
Фима.
А я храбрая, я никого не боюсь. Я даже матушки Глафиры Петровны не боюсь.4. Москва
У Кузьмы Кузьмича.
Кузьма и Поликарп (помощник Трофима). Кузьма.
Давно ты не появлялся.Поликарп.
Прости, батюшка Кузьма Кузьмич. Работы много было. А Трофим Игнатьич, сам знаешь, мужик дотошный. Все ему надо знать, где был, куда ходил.Кузьма.
А как про жалованье вспомнил, так сразу время нашлось.Поликарп
Кузьма.
Ты, Поликушка, поднимись и встань-ка вон там, возле окошка!Поликарп идет ближе к свету, к окну. Кузьма пристально смотрит ему в лицо.
Кузьма.
Тебе ведомо, Поликарп, что такое ересь?Поликарп
Игнатьича, еще я шорное дело знаю, столярные работы делать умею… Где же мне еще какие-то ереси знать, что я — семи пядей во лбу?
Кузьма
Поликарп.
Это я со страху. Я же вижу, что тына меня гневаешься, а за что — понять не могу. Оттого и страшно.
Кузьма.
Ну хорошо. Я тебе помогу. Ходят к твоему Трофиму диковинные страннички, а ты об этом ничего не докладываешь.Поликарп.
Ну, батюшка, их же столько ходит! Им тогда запись вести надо. А уж что они несут! Каждый думает, чем больше наврет, тем больше ему подадут. Они же заради этого и странствуют.Кузьма.
А Михайло Иванов, что по воде ходит, он тоже подаяния просить приходил? Да? И князь Симеон Васильевич ему из своих рук подавал?Поликарп.
Ну, батюшка Кузьма Кузьмич, ну ты прям Даниил-пророк! Был такой старец в усадьбе нашей, только меня в ту пору в Москве не было. Меня Игнатьич в нижегородские имения посылал, у нас там падеж скота случился.Кузьма
Поликарп.
Да кабы я помыслить мог, что тебе про это знать важно. Теперь буду докладывать. Дай Бог памяти на всю их брехню. А запись вести — так Трофим поймает.Кузьма.
А ты не про каждого докладывай, а только про особых, которых привечают особо, князю Прозоровскому представляют, пред его светлые очи.Поликарп.
Батюшка Кузьма Кузьмич, да ведь богомольцев и юродивых и в царских палатах привечают. Кабы князь его слова на веру принял, он бы его к царю отвел.Кузьма.
А царь бы его признал еретиком злым и приказал бы сжечь живьем.Поликарп
Кузьма.
Встань, Поликушка! И стой так, чтобы я на тебя снизу смотрел.Поликарп
Кузьма.
Так что же этот Михайло врал?Поликарп.
Батюшка, да повторять стыдно! Хуже Аленки-побирушки, что каждую неделю за подаянием ходит. У ней сын догола раздемшись на крышу залазит и кричит, что он царь Навуходоносор.Кузьма.
Слишком много говоришь, Поликушка.Поликарп.
Да мне же вспомнить надо, концыс концами соединить. Меня ж не было при этом. Трофим Игнатьич рассказывал и тоже сомневался. У него выходило, что он не то что отца, а дедушку Ивана Грозного видел.