Царское дело

И Спирька замолчал. Маркел подумал: а ведь он правду говорит и в самом деле больше ничего не знает. А цесаря, подумал Маркел сразу же, они во второй раз к Жонкинсону не понесли, а переделали здесь, сами, поэтому так быстро обернулись. Ладно! И Маркел спросил:

— Ну а другие что у вас об этом говорят? О царской смерти.

Спирька вздохнул и ответил:

— Стараются помалкивать.

— Это хорошо, — сказал Маркел. — А все-таки? Вот что Родька говорит?

— Родька пьет без просыпу, — ответил Спирька. — Да и что Родька? Его позвали, он пришел. Ему налили, он опохмелился. Руки сразу трястись перестали. И тут подали шахматы. Но он только стал за них браться… А государь уже того! И еще Бельский Родьке сразу в морду, в морду!

— За что?

— Чтобы не скалился.

— Когда он скалился?

— Да он такой всегда. Он, может, таким родился — сразу скалился. И государь же тогда, осенью, когда Родьке проиграл, чего вскочил? Оттого, что Родька скалился. Государь аж почернел! И потоптал все шахматы и после всю зиму не играл. Он и по сей день бы не играл и был бы жив и здоров. Но тут вдруг приходит к нему один боярин и говорит…

— Какой боярин?

— После скажу. А ты пока слушай. И вот приходит к нему один боярин и говорит: «Надежа-государь, а знаешь что?» Государь: «Что?» Боярин: «Родька ходит по хоромам с важной рожей, скалится, что он у государя выиграл, что он государя головастей». Царь: «Так и говорит?» Боярин: «Нет, не говорит, а только вид напускает». Государь помолчал, помолчал, а после грозно говорит: «А ну принесите шахматы! И Родьку приведите!» А что дальше было, ты знаешь.

— Да, — задумчиво сказал Маркел. После спросил: — А почему ты вчера ничего такого не рассказывал?

— Думал, что это не важно. Да и Родьку боялся подставить.

— А так себя подставил, — строго сказал Маркел. И вдруг спросил: — А боярин — это Бельский?

— Бельский, Бельский! — поспешно закивал Спирька, но тут же спохватился, замолчал и даже прикрыл рукой рот.

— Поздно, — сказал Маркел насмешливо. Встал и прибавил: — Пойду.

— Куда? — испуганно спросил Спирька.

— Не к боярину, не бойся. К Родьке пойду. Может, он себя оговорит, и тогда тебе будет спасение. Ну, или хотя бы поблажка.

— Да я при чем? — опять начал Спирька. — Я…

— Ты, — перебил его Маркел, — отравленную шахмату всю зиму у себя в чулане прятал! А после принес государю. Сам же говорил, что сам принес и из рук в руки — Бельскому.

— Так Бельский же…

— Ты с Бельским себя не ровняй. Бельский откупится. А ты чем будешь откупаться? Своей смоленской деревенькой?

Спирька опустил голову, плечи его поникли. Маркел сказал:

— Ладно. Может, еще что придумаем. А пока скажи, где искать Родьку.

Спирька встрепенулся, поднял голову и стал показывать:

— Сюда прямо пойдешь, после налево, возле рундука опять налево, к лестнице, и там дверь, на метлу закрытая. Это его дверь. Да здесь совсем близко!

— Пойду, — сказал Маркел. — А ты не закрывайся. Может, я еще приду.

И вышел.

49

Маркел шел по переходу и совсем не торопился. А что, думал он, дело почти сделано, и Родька тут не при чем. Надо будет только поподробней спросить у него, как царь брался за цесаря, какое у него было лицо, и глаза тоже, и рот, и как его хватало, как он падал, и это все. Государя же убил не Родька — Бельский. А помогал ему Шкандыбин. Это он взял цесаря у Спирьки, вырвал перо, вставил вместо него отравленную пипочку, царь об нее укололся и помер. Но Шкандыбина теперь не допросить, Шкандыбина Бельский отправил Бог знает куда, чтобы его только не нашли. И тогда остается сам Бельский. Вот бы кого на дыбу! И с пристрастием спросить: Богдашка, что ты вместо перышка подсунул, каким ядом смазывал и где ты его брал? Молчишь? А вот кнута тебе! И дальше отвечай: зачем цесаря велел спалить? Что, хотел, чтобы следов не осталось? А они остались! Вот цесарь, смотри! А вот то место, где ты свои яды хранишь…

А кстати, подумал Маркел, и в самом деле, где оно, то место? Вот куда надо идти! Вот что надо искать! Подумав так, Маркел остановился, осмотрелся и увидел, что он стоит как раз напротив рундука, а по другую его сторону стоят жильцы с серебряными бердышами. Опять его на Ададурова несет, подумал про себя Маркел. И вдруг его окликнули:

— Маркел!

Он обернулся и увидел стоящую возле стены Параску. Лицо у нее было грустное-прегрустное, а веки красные. Сердце у Маркела екнуло, беда, подумал он и подступил к Параске. Она сразу взяла его под локоть и отвела от света в угол.

— Что случилось? — шепотом спросил Маркел.

— Ой, Маркелка, — так же шепотом ответила Параска и уткнулась лицом ему в грудь.